— Не слушай его, — сказал Рон.
— Всё будет хорошо, — как в бреду, говорила Эрмиона. — Давай… давай вернёмся в замок, если он ушёл в лес, нам требуется обдумать новый план…
Она коротко взглянула на тело Снэйпа и поспешила ко входу в туннель, Рон пошёл за ней. Гарри подобрал Плащ-невидимку, потом посмотрел на Снэйпа. Он не знал, что должен чувствовать, кроме потрясения от того, каким способом Снэйп был убит, и от повода для этого убийства.
Он пробирались назад по туннелю, никто ничего не говорил, и Гарри гадал, звенят ли в головах у Рона и Эрмионы слова Волдеморта, как звенят они в его голове:
На лужайке перед замком были разбросаны словно небольшие узлы тряпья. Наверное, оставался час или около этого до рассвета, но было непроглядно темно. Трое друзей поспешили к каменным ступеням. Перед ними лежала, одинокая и забытая, собака размером с кабана. Не было ни следа Гроупа или его противника. Замок был неестественно тих: ни вспышек света, ни грохота, ни стонов, ни криков. На каменных плитах пола в опустевшем вестибюле — пятна крови. По всему полу по-прежнему рассыпаны изумруды, вперемешку с кусками мрамора и щепками. Часть перил лестницы снесена.
— Где все? — прошептала Эрмиона.
Рон первым направился к Большому Залу. Гарри остановился на пороге.
Столы колледжей исчезли, и зал был полон народа. Обитатели замка стояли группами, обнимая друг друга за плечи. На помосте мадам Помфрей с группой помощников занималась ранеными. Среди раненых был Флоренц; он дрожал, его бок был в крови, и он лежал, не в силах стоять.
Посреди Зала лежали в ряд мёртвые. Гарри не мог разглядеть тело Фреда, потому что его окружили его родные. Джордж стоял на коленях у его головы; миссис Висли лежала на груди Фреда, трясясь всем телом. Мистер Висли гладил её по волосам, и по щекам его текли слёзы.
Ни сказав Гарри ни слова, Рон и Эрмиона направились к ним. Гарри видел, как Эрмиона подошла к растрёпанной, с грязным лицом, Джинни и крепко обняла её. Рон присоединился к Биллу, Перси и Флёр; Перси обнял его за плечи. Когда Джинни и Эрмиона перешли ближе к прочим Висли, Гарри открылся вид на тела, лежащие рядом с Фредом. Ремус и Тонкс, бледные, застывшие, умиротворённые, словно спали под тёмным зачарованным потолком.
Большой Зал словно полетел прочь, уменьшился, сжался, когда Гарри отшатнулся от двери. Он не мог дышать. Он был не в силах взглянуть на другие тела, увидеть, кто ещё умер за него. Он был не в силах подойти к Висли, не мог посмотреть им в глаза, потому что, сдайся он по первому требованию, Фред, может быть, не умер бы…
Он повернулся и побежал вверх по мраморной лестнице. Люпин, Тонкс… Как бы он хотел ничего не чувствовать… Если бы он мог вырвать своё сердце, и что там ещё есть, всё, что кричит у него внутри…
Замок был совершенно пуст; похоже, даже призраки присоединились к общему плачу в Большом Зале. Гарри бежал, не останавливаясь, сжимая в руках хрустальную фляжку с последними мыслями Снэйпа, и не сбавлял шага, пока не оказался перед каменной горгульей, стерегущей вход в кабинет директора.
— Пароль?
— Дамблдор! — сказал Гарри, не задумываясь, потому что именно его так жаждал увидеть, и, к его удивлению, горгулья отъехала в сторону, открывая винтовую лестницу.
Но когда Гарри ворвался в круглый кабинет, он обнаружил там перемену. Рамы портретов, висевших по стенам, были пусты. Не осталось ни единого директора или директрисы, кто мог бы его встретить; похоже, все они убежали прочь, пробираясь по замку из картины в картину, чтобы самим видеть, что происходит.
Гарри взглянул с безнадёжностью на пустую раму Дамблдорова портрета, что висела прямо за креслом директора, потом повернулся к ней спиной. Каменный Думоотвод стоял в шкафу, где стоял всегда. Гарри взгромоздил его на стол, и вылил Снэйповы воспоминания в широкую чашу с надписью рунами по краю. Бежать в чужую голову — какое это будет облегчение… Даже Снэйп не мог оставить ему ничего хуже, чем его собственные мысли. Воспоминания закрутились, странные, серебристо-белые, и без колебания, не задумываясь, Гарри сунул в них лицо.
Он упал головой вперёд в солнечный свет, и его ноги нащупали тёплую землю. Когда он выпрямился, то увидел, что стоит на почти совершенно пустой детской площадке. В отдалении небо прочерчивала огромная фабричная труба. Две девочки качались на качелях, и тощий мальчишка следил за ними из-за кустов. Его чёрные волосы были давно не стрижены, а одежду ему словно нарочно подобрали самую неподходящую: джинсы слишком короткие, поношенное пальто слишком большое, такое могло принадлежать взрослому, диковинная, похожая на женскую, рубашка.
Гарри подошёл к мальчику поближе. Снэйпу было на вид лет девять-десять, не больше, он был болезненный, маленький, неловкий. С нескрываемой жадностью на тонком лице он следил, как меньшая из девочек взлетает на качелях, выше, чем её сестра.
— Лили, не делай так! — взвизгнула старшая.
Но на самом размахе качелей девочка соскочила с них и поплыла по воздуху, буквально поплыла, с громким смехом взлетела в небо, и, вместо того чтобы разбиться об асфальт площадки, пронеслась по воздуху, как воздушный гимнаст, оставаясь наверху слишком долго, приземлившись слишком легко.
— Мама велела тебе так не делать!
Петуния остановила свои качели, со скрипом и хрустом затормозив каблуками сандалий по земле, и выпрямилась, руки в боки.
— Мама сказала, что тебе этого нельзя, Лили!
— Но со мной всё в порядке, — сказала Лили. — Туни, посмотри сюда. Видишь, как я умею.
Петуния быстро поглядела вокруг. На площадке не было никого, кроме девочек и, хотя они об этом не знали, Снэйпа. Лили подобрала цветок, упавший с куста, за которым затаился Снэйп. Петуния подошла; было видно, как она разрывается между любопытством и неодобрением. Лили подождала, пока Петуния не будет так близко, чтобы всё увидеть, и протянула руку. На её ладошке лежал цветок, и открывал и закрывал свои лепестки, словно диковинная устрица со многими створками.
— Прекрати! — завизжала Петуния.
— Он же тебя не кусает, — сказала Лили, но сжала цветок в кулаке и бросила его на землю.
— Это неправильно, — сказала Петуния, но её взгляд проводил падающий на землю цветок и задержался на нём. — Как ты это делаешь? — добавила она, и в её голосе отчётливо прозвучало жадное любопытство.
— Так это ж понятно, разве не так? — Снэйп не мог больше сдерживаться, и выскочил из-за кустов. Петуния взвизгнула и убежала к качелям, но Лили осталась на месте, хотя было видно, как она поражена. Снэйп, похоже, уже жалел, что показался, и ещё в таком наряде. Пока он смотрел на Лили, его бледные щёки покрылись густым румянцем.
— Что понятно? — спросила Лили.
Снэйп был явно в лихорадочном возбуждении. Мельком взглянув на убежавшую Петунию, прячущуюся за качелями, он сказал, понизив голос: — Я знаю, кто ты такая.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты… ты ведьма, — прошептал Снэйп.
Лили обиделась.
— Говорить кому-нибудь
Она отвернулась, задрав нос, и зашагала к сестре.
— Нет! — сказал Снэйп. Он был уже весь густо-красный, и Гарри удивился, почему он не снимет своё дурацкое безразмерное пальто, разве что не хочет показывать женскую рубашку под ним. Он побежал за девочками, размахивая руками, до нелепости похожий на летучую мышь, как потом взрослый.
Девочки смотрели на него с дружным неодобрением, и каждая держалась за свои качели, словно так было безопаснее.
— Ты
