— Просто… просто, что всё было ясно, — обратился тот к Люпину. — Ты хочешь оставить Тонкс в доме её родителей, и отправиться с нами?
— Она будет в полной безопасности там, они позаботятся о ней, — ответил Люпин. В его голосе была решимость, граничащая с безразличием: — Гарри, я уверен, Джеймс хотел бы, чтобы я отправился с вами.
— Ну, — медленно произнёс Гарри, — а я не уверен. В чём я совершенно уверен, это что мой отец хотел бы знать, почему ты сбегаешь от собственного ребёнка?
С лица Люпина ушли краски. Казалось, что температура в кухне упала градусов на десять. Рон обводил взглядом кухню, как если бы ему предложили запомнить её, в то время как взгляд Эрмионы метался от Гарри к Люпину.
— Ты не понимаешь, — сказал Люпин, наконец.
— Тогда объясни, — предложил Гарри.
Люпин сглотнул.
— Я совершил ужасную ошибку, женившись на Тонкс. Я сделал это, пойдя против доводов разума, и сожалею об этом, с того самого дня.
— Вижу, — сказал Гарри. — Значит, ты просто хочешь отделаться от неё и ребёнка, и удрать с нами?
Люпин вскочил на ноги: его стул полетел на пол, а сам он смотрел так свирепо, что Гарри увидел то, чего не видел никогда: тень волка на человеческом лице.
— Ты что, не понимаешь, что я сделал со своей женой и ещё не рождённым ребёнком? Мне нельзя было жениться на ней, я сделал её изгоем!
Люпин пнул уроненный им стул.
— Вы видели меня только в Ордене или в Хогвартсе, под защитой Дамблдора! Вы не знаете, как почти все в волшебном мире смотрят на таких, как я! Когда они узнают о моем несчастье, они отказываются даже говорить со мной! Неужели вы не понимаете, что я сделал? Даже её семья негодует из-за нашего брака, какие родители захотят, чтобы их единственная дочь вышла за оборотня? А ребёнок… ребёнок…
Люпин вцепился себе в волосы. Он выглядел вконец потерянным.
— Такие, как я, обычно не заводят детей! Если ребёнок будет, как я, то это моя вина — как я смогу себя оправдать, если сознательно шёл на риск — передать своё уродство невинному ребёнку? А если он чудом не будет таким, как я, тогда ему лучше, во сто крат лучше, быть без отца, которого ему придётся стыдиться!
— Ремус! — прошептала Эрмиона со слезами на глазах. — Не говори так! Никакой ребёнок не станет стыдиться тебя!
— Ой, не знаю, Эрмиона, — сказал Гарри. — Я бы его ещё как стыдился.
Гарри не понял, откуда пришёл его гнев, но его тоже подбросило на ноги. Люпин смотрел так, словно Гарри ударил его.
— Если новый режим полагает, что магглорождённые плохи, — сказал Гарри, — то что они сделают с полуобортнем, чей отец — в Ордене? Мой отец погиб, пытаясь защитить мою мать и меня, а ты думаешь, тебе бы он посоветовал бросить ребёнка, и идти с нами искать приключений?
— Да как… как ты смеешь? Тут речь не о… не о тяге к опасности или славе… как ты мог предположить…?
— Мне кажется, что ты изображаешь сорви-голову, — ответил Гарри. — Воображаешь, что ты как Сириус…
— Гарри, нет! — умоляюще закричала Эрмиона, но он продолжил, свирепо глядя в мертвенно-бледное лицо Люпина:
— Я никогда не поверил бы, что человек, который учил меня бороться с дементорами — трус!
Люпин выхватил свою палочку так быстро, что Гарри успел до своей лишь дотянуться. Звонко грохнуло, и он почувствовал, как летит назад, словно от удара кулаком; вмазавшись спиной в стену кухни и сползая на пол, он успел заметить краешек Люпинова плаща, исчезающий за дверью.
— Ремус, Ремус, вернись! — закричала Эрмиона, но Люпин не ответил. Мгновение спустя они услышали, как хлопнула парадная дверь.
— Гарри! — застонала Эрмиона. — Как ты мог?
— Легко, — сказал Гарри. Он поднялся, чувствуя, как набухает шишка на голове, где он ударился о стену. Его трясло от переполнявшей его злости. — И не смотри на меня так, — огрызнулся он на Эрмиону.
— Не смей с ней так! — рыкнул Рон.
— Нет, нет… мы не должны ссориться, — воскликнула Эрмиона, становясь между ними.
— Ты не должен был говорить такое Люпину, — сказал Рон.
— Он сам нарвался, — отмахнулся Гарри. Обрывки воспоминаний неслись у него в мозгу, словно наперегонки: вот Сириус падает сквозь завесу; изломанная фигура Дамблдора, летящая с башни; вспышка зелёного света и голос его мамы, молящий о милосердии…
— Родители, — сказал Гарри, — не должны оставлять своих детей, пока… пока силы есть.
— Гарри, — Эрмиона протянула к нему руку, пытаясь утешить, но он отмахнулся, отошёл в сторону и стал смотреть на огонь, наколдованный Эрмионой. Когда-то он через этот камин говорил с Люпином, надеясь, что его переубедят насчёт Джеймса, и Люпин успокаивал его. И сейчас измученное, бледное лицо Люпина, казалось, плавало перед ним в воздухе. От раскаянья его чуть не тошнило. Рон и Эрмиона молчали, но Гарри был уверен, что они переглядываются за его спиной, общаясь без слов.
Он обернулся и успел заметить, как они поспешно отвели глаза друг от друга.
— Я знаю, что не должен был называть его трусом.
— Да, не стоило, — тут же сказал Рон
— Но он поступает, словно трус.
— Всё равно… — вмешалась Эрмиона.
— Я знаю, — сказал Гарри. — Но если это заставит его вернуться к Тонкс, то дело того стоило, так ведь?
Он не смог скрыть просящих ноток в своем голосе. Эрмиона смотрела на него сочувствующе, а Рон с сомнением. Гарри опустил глаза, и, глядя на свои ноги, подумал об отце. Поддержал бы Джеймс сына в том, что он сказал Люпину, или рассердился на то, как Гарри обошёлся с его старым другом?
Безмолвная кухня, казалось, гудела от отголосков недавней сцены и невысказанных упрёков Рона и Эрмионы.
Изображение захватило внимание Гарри, и он рассмотрел его внимательнее. Отец Дамблдора, Персиваль, оказался красивым мужчиной, глаза которого, казалось, искрились даже на старой пожелтевшей фотографии. Младенец, Ариана, была чуть больше буханки хлеба, и больше ничем не выделялась. У матери, Кендры, чёрные как уголь волосы были уложены высокой плетёной башней, а её лицо была словно печать собственного достоинства. Когда Гарри рассматривал её тёмные глаза, высокие скулы и прямой нос, словно лицо статуи над высоким воротником шёлкового платья, ему вспомнились картинки, изображавшие американских индейцев. На Альбусе и Аберфорте были одинаковые курточки с кружевными воротниками, и у обоих были одинаковые волосы до плеч. Альбус выглядел постарше, но во всём остальном мальчики очень походили друг на друга, ведь снимок был сделан до того, как Альбусу сломали нос, и до того, как он начал носить очки.
Семья выглядела счастливой и благополучной, радостно улыбалась с газетной страницы. Рука крошки Арианы махала, высунувшись из пелёнок. Над снимком Гарри увидел заголовок:
