Гарри Поттер и Дары Смерти (перевод В. Сорокина)

глубоко сказался на обоих братьях. Все, кто близко знал Альбуса — а я числю себя среди таких счастливцев — согласны, что смерть Арианы, и Альбусово чувство личной ответственности за неё (хотя, конечно, его вины в ней не было), оставили на нём печать навсегда.

Я вернулся домой, чтобы встретить молодого человека, перенёсшего страданий больше, чем иной в летах. Альбус стал сдержаннее, чем раньше, и совсем не таким беззаботным. Словно было мало печалей, потеря Арианы привела не к упрочению близости между Альбусом и Аберфортом, но к отчуждению. (Со временем оно рассеется — в позднейшие годы их отношения вернулись если не к истинной близости, то всё-таки к некоторой сердечности.) В любом случае, Альбус редко говорил о своих родителях или Ариане, и его друзья выучились о них не упоминать.

Другие перья опишут триумфы последующих лет. Грядущие поколения по достоинству оценят неисчислимые вклады Дамблдора в копилку магической науки, включая открытие двенадцати полезных свойств драконьей крови, так же как и мудрость правосудия, неоднократно явленную им как Главным Чародеем Визенгамота. Ещё говорят, что ни одна колдовская схватка не может сравниться с той, что произошла между Дамблдором и Гринделвальдом в 1945 году. Бывшие её свидетелями описали тот ужас и благоговение, который испытывали, наблюдая бой двух столь выдающихся волшебников. Триумф Дамблдора, и его последствия для волшебного мира, считаются поворотной точкой в магической истории, сравнимой со введением Международного Статута Секретности или падением Того-Кого-Мы-Не-Будем- Называть.

У Альбуса Дамблдора никогда не было ни гордости, ни тщеславия; он мог найти значительное в любом, даже самом незначительном и убогом, и я верю, что потери, перенесённые им на заре жизни, внушили ему великое человеколюбие и участливость. Мне не выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя потеря — ничто по сравнению с тем, что потерял магический мир. Кто не согласится, что он был самым вдохновляющим и любимым из всех директоров Хогвартса? Он умер, как жил; вечный труженик ради большего блага, и до своего последнего часа так же готовый протянуть руку маленькому мальчику с драконьей оспой, как и в тот день, когда я его встретил.

Гарри кончил читать, но продолжал смотреть на фотографию, приложенную к некрологу. Дамблдор улыбался своей знакомой доброй улыбкой, но так смотрел поверх очков-полумесяцев, что даже от снимка в газете создавалось впечатление, что он, как рентгеном, просвечивает Гарри, у которого печаль мешалась с чувством собственной ничтожности.

Он думал, что очень хорошо знает Дамблдора, но, прочитав некролог, был вынужден признать, что ничего-то он о нём не знал. Никогда он не представлял себе Дамблдорово детство или юность; словно он вынырнул на свет таким, каким Гарри его знал — могущественным, седовласым, старым. Вообразить Дамблдора-подростка казалось такой же ерундой, как вообразить глупую Эрмиону или ласкового мантикраба.

Ему никогда не приходило в голову спросить Дамблдора о прошлом. Несомненно, это могло выглядеть странно, даже нахально; но, в конце концов, все же знали, что Дамблдор участвовал в легендарной дуэли с Гринделвальдом, а Гарри не пришло в голову спросить Дамблдора ни о том, на что это было похоже, ни о любом другом из его знаменитых достижений. Нет, они всегда обсуждали Гарри, прошлое Гарри, будущее Гарри, планы Гарри… и сейчас Гарри казалось, что он навсегда упустил столько возможностей, столько раз не спросил Дамблдора рассказать о себе, что единственный вопрос, который он всё-таки задал директору, был тем самым, на который — Гарри тогда же заподозрил — Дамблдор не стал отвечать честно:

— А что видите вы, когда смотрите в это зеркало?

— Я? Я вижу себя с парой толстых шерстяных носков.

После нескольких минут раздумья Гарри выдрал некролог из Прорицателя, аккуратно его сложил и засунул в первый том Практики Магической защиты и её применения против Тёмных Искусств. Саму газету он швырнул в мусор, и повернулся на стуле лицом к комнате. Она стала много опрятнее. Последним, чему ещё не было определено места, были сегодняшний Ежедневный прорицатель, по-прежнему лежащий на кровати, и на нём — осколок разбитого зеркала.

Гарри пересёк комнату, спихнул кусок зеркала с Прорицателя, и развернул газету. Когда он сегодня рано утром забрал у почтовой совы свёрнутую в трубку газету, то просто проглядел заголовки и, отметив, что там нет ничего о Волдеморте, отбросил газету. Гарри был уверен, что Министерство указывает Прорицателю писать о Волдеморте поменьше. Поэтому только сейчас он заметил, что тогда пропустил.

На нижней половине первой страницы была фотография Дамбдлора, торопливо шагающего куда-то, а над ней — заголовок не самым крупным шрифтом:

ДАМБЛДОР — НАКОНЕЦ МЫ УЗНАЕМ ПРАВДУ?

На будущей неделе выходит в свет шокирующая история сомнительного гения, которого многие считают величайшим колдуном своего поколения. Срывая клочья привычного портрета невозмутимой мудрости в серебре седин, Рита Москита открывает тревожное детство, бесшабашную юность, непримиримую вражду, и грязные тайны, которые Дамблдор унёс с собой в могилу. ПОЧЕМУ человек, которого все прочили в Министры магии, оставался простым директором школы? КАКОВА истинная цель тайной организации, известной как Орден Феникса? КАК ИМЕННО нашёл Дамблдор свой конец?

Ответ на эти и многие другие вопросы вы найдёте в новой, поистине взрывной, биографической книге Риты Москиты, Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора. Эксклюзивное интервью, взятое Берри Брайтвайт, читайте на странице 13.

Гарри листал газету, разрывая бумагу, пока не нашёл страницу тринадцать. Статья открывалась картинкой ещё одного знакомого лица: женщина в очках, украшенных драгоценными камешками, с тщательно завитыми светлыми волосами, скалит зубы в чём-то, что должно обозначать торжествующую улыбку, и приветственно шевелит пальцами. Изо всех сил стараясь не обращать внимания на это тошнотное зрелище, Гарри начал читать.

В личном общении Рита Москита гораздо приятнее и мягче, чем можно предположить, читая портретные зарисовки, сделанные её яростным пером. Встретив меня на пороге своего уютного дома, она ведёт меня прямо на кухню, к чашечке чая, кусочку торта, и — об этом можно бы и не говорить — к целому котлу свежайших, с пылу с жару, сплетен.

— Ну конечно, Дамблдор — это ж мечта биографа, — говорит Москита. — Такая долгая, богатая жизнь. Я уверена, за моей книгой последуют ещё очень, очень многие.

Москита точно не мешкала. Её девятисотстраничная книга была завершена через какие-то четыре недели после загадочной смерти Дамблдора в июне. Я спросила, как совершила она такой сверхскоростной подвиг.

— О, когда вы проработаете журналистом столько же, сколько я, работа на износ станет вашей второй натурой. Я знала, что магический мир жаждет услышать полную историю, и решила, что буду первой, кто ответит общим чаяниям.

Я вспоминаю недавние, широко распубликованные замечания Элфиаса Доджа, Особого Консультанта Визенгамота и давнего друга Альбуса Дамблдора, что «в книжке Москиты фактов меньше, чем в карточке от Шоколадной лягушки».

Москита хохочет, запрокинув голову.

— Милый Доджи! Как он? Вспоминаю, как несколько лет назад брала у него интервью по поводу русалочьих прав. Совсем ку-ку, похоже, он думал, что мы сидим на дне Виндермерского озера, всё просил меня форелей высматривать.

Но всё- таки сделанные Элфиасом Доджем обвинения в неточности — их повторяют повсюду. В самом ли деле Москита считает, что четырёх коротких недель было достаточно, чтобы собрать полную картину долгой и экстраординарной Дамблдоровой жизни?

— Ох, дорогая моя, — Москита лучезарно улыбается, ласково похлопывая меня по пальцам, — вы же знаете не хуже меня, как много информации можно получить с помощью толстопузого мешочка галлеонов, отказа слышать слово «нет», и славного острого