Гарри Поттер и Дары Смерти (перевод В. Сорокина)

— Не понимают эти люди, через что ты прошёл? В какой ты опасности? Какое место ты занимаешь в сердцах анти-Волдемортовского движения?

— Э… нет, не понимают, — сказал Гарри. — По правде, они думают, что я просто место занимаю, но я привык…

— Я не думаю, что ты просто место занимаешь.

Если бы Гарри не видел, как у Дадли шевелятся губы, он мог бы в это не поверить. Всё равно, он вглядывался в Дадли несколько секунд, прежде чем признал, что говорил это именно его двоюродный брат, хотя бы потому, что Дадли покраснел. Гарри сам был смущён и ошеломлён.

— Ну… э… спасибо, Дадли.

Вновь Дадли пришлось бороться с мыслями слишком громоздкими для выражения, прежде чем промямлить: — Ты мне жизнь спас.

— Не совсем так, — сказал Гарри. — Вот твою душу — её дементор забрал бы…

Он с любопытством посмотрел на двоюродного брата. Они в течение лета до этого времени по- настоящему не общались, так как Гарри вернулся в Бирючинный проезд очень быстро и из своей комнате почти не выходил. И, тем не менее, сейчас Гарри озарило, что чашка холодного чая, на которую он наступил этим утром, могла совсем не быть дурацкой шуткой. Пусть и тронутый, он тем не менее почувствовал облегчение, что Дадли, похоже, исчерпал свою способность выражать чувства. Открыв свой рот раз или два, Дадли погрузился в краснолицее молчание.

Тётя Петуния разразилась слезами. Хестия Джонс послала ей одобрительный взгляд, который сменился на оскорблённый, когда тётя Петуния выбежала вперёд и обняла Дадли, предпочтя его Гарри. — Т-такой сладкий… — всхлипывала она в его массивную грудь. — Т-такой чувствительный мальчик… г- говорит спасибо…

— Но он совсем не говорил спасибо! — негодующе заявила Хестия. — Он только сказал, что не считает Гарри просто место занимающим!

— Ага, только когда такое исходит от Дадли — это вроде «Я тебя люблю», — сказал Гарри, разрываясь между досадой и желанием расхохотаться, а тётя Петуния продолжала тискать Дадли, словно он только что спас Гарри из горящего дома.

— Мы идём или нет? — проревел дядя Вернон, снова появляясь в дверях гостиной. — Я думал, мы в жёстком расписании!

— Да-да, так и есть, — сказал Дедалус Диггл, который созерцал весь этот обмен речами с растерянным видом, а теперь, похож, привёл себя в равновесие. — Гарри, нам действительно пора отправляться…

Он рысью выбежал вперёд и крепко пожал руку Гарри обеими своими.

— …удачи. Я надеюсь, мы снова встретимся. Надежды волшебного мира покоятся на твоих плечах.

— Ага, — сказал Гарри, — хорошо. Спасибо.

— Доброго пути, Гарри, — сказала Хестия, также хватая его руку. — Мы будем думать о тебе.

— Я надеюсь, всё будет в лучшем виде, — сказал Гарри, взглядывая на тётю Петунию и Дадли.

— О, я уверен, мы придём к самой закадычной дружбе, — и Диггл, взмахнув шляпой, покинул гостиную. Хестия последовала за ним.

Дадли осторожно высвободился из цепких материнских объятий и пошёл к Гарри, которому пришлось подавить позыв пугнуть его магией. Подойдя, Дадли протянул свою большую розовую руку.

— Чтоб тебя, Дадли, — сказал Гарри сквозь возобновившиеся всхлипы тёти Петунии, — в тебя что, дементоры другую личность вдунули?

— Не, не знаю, — пробормотал Дадли. — Увидимся, Гарри.

— Ага…, - сказал Гарри, с размаха схватив руку Дадли и встряхнув её. — Может быть. Держись, Большой Да.

Дадли почти улыбнулся. Потом неловко затопал из комнаты. Гарри услышал тяжёлые шаги на песчаной подъездной дорожке, и как потом хлопнула дверь машины.

Тётя Петуния, зарывшаяся лицом в носовом платке, оглянулась на звук. Она, похоже, не ожидала оказаться наедине с Гарри. Поспешно засунув мокрый платок в карман, она сказала: — Ну… до свидания, — и устремилась к двери, не взглянув на него.

— До свидания, — сказал Гарри.

Она остановилась и оглянулась. На мгновение у Гарри было непривычнейшее чувство, что она хочет что-то ему сказать. Она бросила на него странный, робкий взгляд, и, казалось, колебалась на краешке — вот-вот заговорит, но потом, чуть кивнув головой, поспешила из комнаты за мужем и сыном.

Глава четвёртая Семеро Поттеров

Гарри помчался по лестнице в спальню, оказавшись у окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как автомобиль Десли выруливает с подъездной дорожки на улицу. На заднем сиденье, между тетей Петунией и Дадли, виднелась островерхая шляпа Дедалуса. В конце Бирючинного проезда машина свернула направо, её стёкла на мгновение вспыхнули алым под лучами уже заходящего солнца, и — она уехала.

Гарри подхватил клетку Хедвиг, Всполох и рюкзак, последний раз окинул взглядом свою неестественно прибранную комнату, и неуклюже спустился в гостиную, где пристроил клетку, помело и рюкзак у самой лестницы. Быстро темнело, гостиная в вечернем свете наполнялась тенями. Это было очень-очень странно — стоять тут в тишине и знать, что ты собираешься выйти за порог в последний раз. Когда-то, когда Десли оставляли Гарри дома, отправляясь поразвлечься в своей компании, часы одиночества бывали редкой радостью. Задержавшись лишь для того, чтобы стырить из холодильника что- нибудь вкусное, Гарри опрометью взлетал по ступенькам — поиграть на Дадлином компьютере, включить телевизор и попереключать каналы в своё удовольствие. От воспоминаний об этих временах он почувствовал странную пустоту: это было как вспоминать о потерянном младшем брате.

— Тебе не хочется всё в последний раз посмотреть? — спросил он Хедвиг, которая всё ещё дулась, отвернув голову. — Мы сюда больше никогда не попадём. Тебе не хочется вспомнить всё, что было хорошего? В смысле, хотя бы этот коврик у двери. Какие воспоминания… Дадли наблевал на него, после того, как я спас его от дементоров… Оказалось, что он мне за это благодарен, ты можешь в это поверить?… А прошлым летом через ту переднюю дверь вошёл Дамблдор…

На мгновение Гарри потерял нить своих мыслей, а Хедвиг не сделала ничего, чтобы ему помочь, продолжала сидеть, отвернувшись. Гарри повернулся спиной к входной двери.

— А тут, внизу, — Гарри распахнул дверь под лестницей, — тут мне полагалось спать! Мы ещё не были знакомы тогда… Ух ты, как тут тесно, я и забыл…

Гарри окинул взглядом ворох обуви и зонтиков, вспоминая, как по утрам, просыпаясь, он смотрел снизу вверх на изнанку лестницы, которую редко когда не украшали один-два паука. Тогда он ещё ничего не знал о своей истинной сущности, ещё не выяснил, как умерли его родители, и почему вокруг него часто происходят такие странные вещи. Но Гарри по-прежнему помнил сны, которые даже в те дни преследовали его: тревожащие сновидения со вспышками зелёного света, а однажды — дядя Вернон чуть не разбил автомобиль, когда Гарри об этом рассказал — с летающим мотоциклом…

Внезапно где-то рядом что-то оглушительно заревело. Гарри выпрямился рывком и вмазался макушкой в низкую притолоку. Задержавшись только на исполнение отборнейших ругательств дяди Вернона, он, пошатываясь, вернулся на кухню и, растирая голову, через окно стал вглядываться в сад за домом.

Темнота, казалось, шла рябью, самый воздух трепетал. Потом, одна за другой, как только с них слетали Прозрачаровальные Чары, начали возникать фигуры. Главенствующим на сцене был Хагрид, в шлеме и очках, верхом на непомерном мотоцикле с приделанной сбоку чёрной коляской. Прочие, вокруг него, слезали с мётел, а двое — с худющих, как скелеты, чёрных крылатых лошадей.

Чуть не оторвав заднюю дверь, Гарри ринулся в кучу прибывших. Под общие приветственные возгласы Эрмиона обвила его руками, Рон треснул его по спине, а Хагрид спросил: — Всё путём, Гарри?