корректурных оттисков запрещенных сочинений было нередким явлением [1608]. Сунгуров, 'сообщавший прокламации вообще как интересную новость'[1609], несомненно, оставил у себя корректуру 'Пожаров' для этой цели. Запрещенная цензурой статья в защиту студентов от обвинений в поджигательстве не могла не привлечь внимание передовой молодежи.
Интерес следственной комиссии вызвала корректура и другой статьи — 'Очерки истории Польши'. Царское правительство связывало петербургские пожары с разгоревшимся в Польше революционным движением. В пожарах обвиняли не только студентов, но и поляков. Передовые круги России, видя в польских революционерах своих союзников, внимательно следили за событиями в Польше, изучали революционную историю польского народа, этому содействовали журнальные публикации. В 'Очерках', не напечатанных во 'Времени', подробно излагалась история Польши, ее освободительного движения.
'Борьба была роковая <…> Польша должна была напрячь все свои силы, чтобы выйти из нее победительницей'.
Важную роль в истории Польши играла, по словам автора, конфедерация. Ей посвящалась в 'Очерке' специальная глава.
'Конфедераты выбирали своих собственных властей, составляли свои собственные сеймы и советы, все другие законно выбранные власти ими не признавались. В своих совещаниях liberum veto[1610] не имело место, решения постановлялись большинством. Иногда конфедерации ставили своею главою короля, но чаще они имели целью низвергнуть существующее правительство и создать свое собственное'[1611].
Конфедерация была для польских революционеров символом свободолюбия. На студенческих сходках польские студенты, появляясь в национальных костюмах, с гордостью носили 'конфедератки'[1612].
Любопытны замечания Достоевского: 'головной убор своего рода рекомендация'[1613], 'какое направление доказывают <…> шляпы'[1614]. Польская конфедерация интересовала Достоевского.
В его записной тетради 1860-х годов встречается запись:
'15 сентября, Польша и ее конфедерация, через 3 недели ответ'[1615].
Кто был автором очерка? Сунгуров на допросе отвечал, что не знает [1616]. Очевидно, им был постоянный сотрудник журнала 'Библиотека для чтения' Н. Н. Воскобойников, еще задолго до событий 1863 г. интересовавшийся судьбой Польши и знакомивший русских читателей с материалами из истории польского движения. Как рассказывает П. Д. Боборыкин, 'идеями социализма' Воскобойников не увлекался, 'но в деле свободомыслия любил называть себя 'достаточным безбожником' и сочувствовал в особенности польскому вопросу в духе освободительном'[1617]. У Воскобойникова 'водилось немало знакомств в Петербурге в разных журналах, разумеется, не в кружке 'Современника', а больше в том, что собирался у братьев Достоевских'[1618]. Со статьей Воскобойникова, несомненно, был знаком и Н. Страхов.
Заглавие его ставшей роковой для журнала 'Время' статьи ['Роковой вопрос'], очевидно, возникло не без влияния 'Очерка истории Польши', где в предисловии замечалось:
'Роковой вопрос выдвинул на первый план Польшу с ее историей. Это естественно возбуждает желание получше и пообстоятельнее познакомиться с ее историей…'[1619].
Сунгуров, выступавший на студенческих сходках с чтением прокламации 'Льется польская кровь, льется русская кровь', несомненно оставил у себя корректуру 'Очерка истории Польши' так же, как и корректуру 'Пожаров', для распространения в студенческой среде.
О статье 'Пожары' Сунгуров на допросе отвечал:
'Получено из типографии Праца 1 июня 1862 г. Я получил ее как корректор'.
Об 'Очерке истории Польши':
'Я получил эту статью как корректор. Автор статьи мне неизвестен'[1620].
В редакции журнала 'Время', вероятно, и не подозревали, что статьи, вышедшие из их круга, вызывали интерес у студентов наряду с прокламациями (к которым Достоевский относился отрицательно).
'У нас нет тайных обществ, но у нас существуют кружки преимущественно между образованными слоями общества…', — писал один из бывших сотрудников журнала 'Время' в III Отделение. Далее он заявлял, что 'занимаясь в течение 6 лет литературой', 'хорошо изучив характер как редакторов, так и те кружки, которые группируются около них… '[1621], пришел к выводу, что 'вольнодумство сосредотачивается в редакциях журналов'. Поэтому он предлагал установить слежку за всеми редакторами, издателями, наборщиками и другими работниками типографии и 'запретить всякого рода сходбища, особенно на литературных вечерах' [1622]. Письмо это поступило в III Отделение в 1866 г., когда оно после выстрела Каракозова занялось расследованием 'о вредном направлении некоторых журналов и лиц, в них участвующих' и обратилось к изучению 'той общественной литературной среды, в которой могла появиться мысль о цареубийстве'[1623]. Письмо было принято 'к сведению', однако автор его, 'позволивший себе в то же время в высшей степени преступные суждения о действиях правительства и вообще обнаруживший вредный образ мыслей и стремление к их осуществлению'[1624], был арестован. Автором письма оказался Петр Никитич Горский, связанный с редакцией журнала 'Время'.
'Вредным образом мыслей', по донесениям агентов III Отделения, отличались многие сотрудники журнала 'Время'[1625]. Часто посещавший Сунгурова М. И. Семевский, ставший, по утверждению III Отделения известным в русской литературе 'в особенности: после напечатания сочинения под заглавием 'Семейство Монсов''[1626] (Время. — 1861. — № 2-4), числился III Отделением в списках отъявленных 'злоумышленников', возглавляемых Чернышевским. Семевский, по донесениям агентов, 'с первых же лет своей службы обнаружил литературные стремления'… подружился с либеральною партиею: с Благосветловым, Добролюбовым, Некрасовым, Чернышевским и т. д.', у него 'весьма часто собиралась красная партия литературных деятелей'[1627].
Многие записи в 'Дневнике' Сунгурова дают представление о взаимоотношениях редакции 'Времени' с цензурой. Отмечается, например, что статья Семевского 'Семейство Монсов' была обезображена до уродливости, а из последних глав 'Записок из Мертвого дома' исключена глава 'Ссыльные из дворян'[1628]. Большим сокращениям подвергся роман о манчестерских рабочих английской писательницы Э. Гаскелл 'Мери Бартон', 'роман <…> о страшной, но всюду зияющей <….> язве, которая называется пауперизмом или пролетариатом'[1629], как отмечалось в примечании от редакции. Цензурой были сокращены страницы, где описывалось возникновение классовой ненависти у бедняков к богатым и рассказывалось о тайных клубах заговорщиков. В июньской книжке журнала за 1861 г. были вычеркнуты цензором непочтительные строки о королеве в статье 'Каролина английская и Бергами' (о процессе 1820 г.), в статье М. Воронова 'Мое детство' зачеркнуто описание эшафота, наказания кнутам и клеймения, в сентябрьской книжке в статье 'Вопрос о колонизации' сняты рассуждения о преступниках, 'ежегодно толпами идущих на заводы'[1630],
