Генкель был теснейшим образом связан с Россией, где он прожил большую часть своей жизни и, участвуя в издании ряда журналов, зарекомендовал себя как либерально настроенный литератор и издатель[1933]. В 1878 г. Генкель возвращается в Германию, где всецело посвящает себя делу пропаганды русской литературы. Свою переводческую и издательскую деятельность он начинает с Достоевского, которого, как свидетельствует С. Ф. Либрович, он 'ценил выше других'[1934]. Факты подтверждают справедливость этого свидетельства. Во-первых, Генкель пошел на риск, издав в 1882 г. 'Раскольникова' на собственные средства. Во-вторых, он пытался популяризировать русского писателя не только в Германии, но и во Франции. Накануне появления 'Раскольникова' Генкель публикует статью, в которой рекомендует Достоевского как писателя, постоянно стремившегося к 'идеальным целям, а высшим его идеалом был гуманизм'[1935]. Взгляды Генкеля на Достоевского нашли отражение и в его более поздней статье (1888). Это, собственно, не статья, а рецензия на французскую инсценировку 'Преступления и наказания' в театре 'Одеон'; она написана в тоне протеста против профанации 'возвышенного творения гениального писателя'[1936].
Поначалу трехтомному немецкому изданию 'Преступления и наказания' угрожала печальная участь 'Записок из Мертвого дома', тираж которых был пущен на макулатуру.
Свидетельствует издатель романа В. Фридрих:
'Первый тираж в 1000 экземпляров не находил спроса. За довольно продолжительный срок было продано лишь около ста экземпляров. Тогда я разослал свыше сотни экземпляров выдающимся писателям и просил их по прочтении книги сообщить свое мнение о ней. Я получил массу восторженных отзывов, в частности от Гейзе, Фрейтага и многих других. Эти отзывы я опубликовал в проспекте, который стал затем усиленно распространяться'[1937].
Среди 'других', кто высоко оценил роман великого русского писателя, были поэт и переводчик русской поэзии Ф. Боденштедт и видный представитель критического реализма К. Ф. Мейер. Но особенно сильное впечатление Достоевский произвел, естественно, на натуралистов.
Г. Гауптман в автобиографической книге вспоминает:
'Я глубоко воспринял русских писателей, сначала Тургенева, потом Толстого, наконец, Достоевского, и Достоевский навсегда остался для меня самым большим, потрясающим переживанием'[1938].
Т. Манн, непосредственно не примыкавший к натурализму, но генетически с ним связанный, в одном из писем признался в том, что и он, 'будучи молодым человеком', испытал на себе 'громадное влияние, которое оказал Достоевский на всю Европу'[1939]. Г. Бар рассказывает о сильнейшем впечатлении, которое произвел на него и его товарищей (А. Хольца, В. Хейне и др.) 'Раскольников'[1940].
Столь восторженное восприятие Достоевского объясняется тем, что натуралисты увидели в нем писателя, который мог и должен был стать их союзником в борьбе за новое искусство. Критика заостряет внимание на реализме русского писателя. Например, Блайбтрой относит Достоевского (наряду с Ибсеном и Золя) к 'левому крылу передового реализма' [1941]. Критики не скрывали, что им в первую очередь импонирует 'социальная направленность, свойственная всему русскому натурализму и Достоевскому в особенности'[1942].
'Важным документом современной истории'[1943] назвал 'Раскольникова' Ойген Цабель (1850-1903) — один из авторитетных немецких знатоков русской литературы, автор многочисленных статей и монографий о культуре России. Достоевскому Цабель посвятил ряд статей и отдельные главы в своих книгах. Он уделяет большое внимание биографии писателя: судьба Достоевского представляется ему показательной для общественной жизни России того времени. 'Как никто другой, — замечает Цабель, — испытал он на себе противоречия русской действительности'[1944]. Противоречия же, по мнению критика, были вызваны тем, что 'обветшалая политическая система стремилась насильственным путем подавить пробуждающиеся свободолюбивые устремления'[1945]. И потому 'Преступление и наказание' для Цабеля в первую очередь — социальный роман. 'В обличительной литературе, — констатирует Цабель, — которая возникает в России в конце 50-х годов, роман 'Преступление и наказание' занимает одно из самых почетных мест'[1946].
Наряду с этим Достоевский был представлен немецкому читателю как выдающийся гуманист. Уже Генкель подчеркивал, что сила Достоевского в 'глубоком и искреннем гуманном чувстве, которое с такой мощью не проявляется, пожалуй, ни у кого из его собратьев по перу'[1947]. Он называет Достоевского 'неутомимым адвокатом бедных и гонимых'[1948]. По мнению М. Неккера, критика и историка литературы, главное достоинство писателя заключается в 'сильном этическом начале, высоком нравственном пафосе, нерушимой вере в идеал добра'[1949].
Однако самые восторженные отзывы выпали на долю Достоевского-психолога.
Известный писатель П. Хейзе, прочитав 'Раскольникова', был поражен 'такой психологической глубиной и силой, которая встречается редко даже у соотечественников писателя'[1950].
К. Ф. Мейер заявлял в одном из писем:
''Преступление и наказание' Достоевского в высшей степени заслуживает внимания; это болезненный шедевр (все же неизмеримо превосходящий Золя), из которого здоровый человек может бесконечно много почерпнуть, особенно в изучении анатомии души'[1951].
Генкель решительно утверждает, что 'в этой области у него нет соперников'[1952]. Историк литературы и критик тех лет Т. Циглер, касаясь вопроса об иностранных влияниях на немецкий натурализм, подчеркивал, что из русских писателей вызвал необычайный интерес Достоевский 'тонкостью психологического анализа'[1953].
Социальный конфликт, перенесенный в душу одного отдельного человека и представленный со всеми психологическими подробностями, — это было, в частности, то, что искали натуралисты и чего они требовали от современной литературы. 'Задача современного реализма, — отмечал Г. Харт, — состоит в том, чтобы раскрывать сокровенные тайны человеческого характера, прослеживать каждый поступок, каждую мысль вплоть до ее истоков и импульсов'[1954]. Литератор Оскар Би на страницах 'Freie Burme' называл роман Достоевского 'жемчужиной мировой литературы' именно за то, что 'мучительная борьба противоречий происходит внутри человека, в его собственной душе'[1955].
Взгляд на Достоевского как на реалиста-психолога единодушно разделяли как критики-натуралисты, так и критики эпохи натурализма (понятия отнюдь не тождественные, хотя и близкие: многие исследователи, непосредственно не связанные с натурализмом, руководствовались в своей деятельности наиболее передовыми принципами, которые определились в искусстве критического реализма и остались актуальными в 80-90-е годы). Среди них следует в первую очередь назвать Александра Александровича Рейнгольда (1856-1902), в работах которого этот взгляд нашел свое законченное выражение. В Германии его считали немецким критиком, потому что он писал по-немецки, хотя в предисловии к своей 'Истории русской литературы', адресованном немецким читателям, критик подчеркивал, что он — 'сын России'[1956]. В Германии была хорошо известна его статья 'Ф. М. Достоевский', опубликованная в журнале 'Baltische Monatsschrift' в 1882 г.[1957] В 1885 г. 'Das Magazin…' печатает его обширную работу 'Критические фантазии о
