Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования

указывает, что русский писатель редко перерабатывал свои произведения.

'В этом их сила и слабость. Слабость — в художественном несовершенстве, сила — в свежести и непосредственности изложения, что отличает все его произведения'[1999].

Некоторые критики были даже склонны абсолютизировать эту 'слабость'.

Характерно следующее высказывание Брандеса:

'Будучи в высшей степени поэтом, он был в незначительной степени художником. Он не стремился достичь высшей степени совершенства <…>, а работал как простой публицист, и поэтому он всегда многоречив'.

Отдавая дань мастерству диалога у Достоевского, критик замечает:

'Как только появляется авторская речь, исчезает искусство'[2000].

Цабель считал композицию 'слабейшей стороной в таланте Достоевского'[2001]. Брандесу принадлежит также мнение о хаотичности построения 'Преступления и наказания'.

'Так, даже в лучшем его произведении ясно, что он в первой части ничего не знал о статье, содержащей изложение теории Раскольникова, которую он вводит во второй части'[2002].

В противовес Брандесу Конради восхищался 'великолепной архитектоникой' 'Преступления и наказания'[2003].

Немецкая критика признавала героев Достоевского типичными и 'современными'. Но вместе с тем она отмечала их необычность, исключительность, болезненность. Конради, к примеру, утверждал, что среди его героев преобладают 'оригиналы'[2004], у каждого из них есть своя 'идея фикс'[2005]. Критика отмечает необычайную интенсивность духовной жизни героев Достоевского. Брандес писал о Достоевском, что 'его персонажи не знают состояния покоя'[2006] . Другой критик отмечает, что 'Достоевского больше всего интересуют исключительные состояния души, непостижимое, а не нормальное и здоровое' [2007].

По-разному реагируя на несомненную болезненность героев Достоевского, некоторые критики признавали в нем 'мастера патологической психологии'[2008]. Они объясняли это явление тоже по-разному. Одни усматривали его причину в болезни самого Достоевского. Эта точка зрения восходит к Брандесу. А Рейнгольд в этой связи говорит даже о научных интересах писателя[2009]. В целом же немецкие критики смутно угадывали или прямо указывали, что патологические моменты в творчестве писателя не сводимы к физиологии, а являются симптомами социальной болезни. Таким образом, в период раннего натурализма восприятие Достоевского протекает в Германии в основном под знаком его героя. Раскольников воспринимается немецкими натуралистами как современный герой, в котором для них воплощается 'современный дух'[2010].

Успех 'Раскольникова' пробудил в Германии интерес и к другим произведениям Достоевского. С середины 80-х годов начинается процесс активного усвоения его творчества. На немецком языке выходят не только все большие романы, но и повести и рассказы Достоевского [2011]. К 1895 г. общий тираж произведений писателя, изданных в Германии, достигает 60 тысяч экземпляров, из них 25 тысяч приходится на долю 'Преступления и наказания' — весьма красноречивое свидетельство необычайной популярности романа.

Обращает на себя внимание тот факт, что произведения русского писателя издавали крупнейшие издательства — О. Янке, Г. Миндена, С. Фишера, В. Фридриха.

В издательстве В. Фридриха (основано в 1878 г.) печатались произведения мюнхенского кружка натуралистов — К. Альберти, К. Блайбтроя, В. Кирхбаха, Г. Конради, М. Г. Конрада, а сам он до 1902 г. был издателем и центрального органа этого кружка — журнала 'Die Gesellschaft'. Кроме того Фридрих купил в конце 80-х годов один из наиболее солидных немецких журналов 'Magazin fur die Literatur…' (который стал редактировать Блайбтрой).

Издатель С. Фишер был теснейшим образом связан с берлинским кружком натуралистов. Он был одним из основателей 'Freie Biihne', ее редактором и издателем. Наряду с современными немецкими авторами (М. Крецер, Блайбтрой и др.) его издательство выпускало книги Достоевского, Толстого, Ибсена[2012].

Число изданий резко возрастает начиная с 1885 г. и достигает максимума в 1890 г. Интерес к Достоевскому в Германии достиг своего апогея именно в тот период немецкого натурализма, когда его ведущим жанром был роман. Этот период начинается с момента выхода в свет журнала 'Die Gesellschaft' (1885), который провозглашает роман важнейшим жанром современной литературы и пропагандирует творчество зарубежных романистов, в том числе и Достоевского. Достоевский упоминается уже в первых номерах этого журнала.

С 1889 г., т. е. со времени основания в Берлине театра 'Свободная сцена', немецкий натурализм вступает в свой завершающий период — период драмы. На первый план выдвигаются Ибсен и Толстой. Внимание к Достоевскому заметно ослабевает. И если в 1890 г. было издано 12 его книг, то в 1891 г. всего лишь одна, зато вспыхнувший интерес к драме повлек за собой первую в Германии попытку инсценировать Достоевского. Инициатором этой идеи был Цабель, предпринявший (совместно с театральным критиком Э. Коппелем) инсценировку 'Преступления и наказания' ('Раскольников', 1890). Однако на этом поприще Цабеля постигла неудача. Бесспорный знаток русской литературы, Цабель все же был скорее популяризатором, нежели интерпретатором творчества Достоевского. Инсценировка 'Преступления и наказания' свидетельствует, что Достоевского он воспринимал неглубоко. Гениальный роман превратился у Цабеля и его соавтора в сентиментальную мелодраму, костюмированную a la russe.

Убийство ростовщицы становится в пьесе центральным событием, а сама Алена Ивановна в первых двух актах делается одним из главных действующих лиц. Смысл таких перестановок состоит, очевидно, в том, что старуха должна 'заслужить' свою участь. И тут она преуспевает. Выступая в роли сводницы, она приносит Соню в жертву Свидригайлову, а ее мачеху обвиняет в краже ста рублей.

Убийство ростовщицы в пьесе Цабеля — это всего лишь акт личной мести. Теория Раскольникова как основной мотив преступления в ней не реализуется.

Правда, Цабель пытается подчеркнуть и социальный мотив преступления, когда вкладывает в уста героя следующую патетическую тираду:

'Чаша терпения переполнена! О, нищета, я вступаю в борьбу с тобой, пусть даже это будет стоить мне жизни!'[2013]

Хаусведель назвал пьесу Цабеля и Коппеля 'журналистской поделкой'[2014].

'Идея инсценировать 'Раскольникова', как он полагает, могла возникнуть лишь из стремления выгодно использовать популярность русских писателей — слава же Достоевского в конце этого десятилетия достигла своей вершины — и во что бы то ни стало вызвать сенсацию'[2015].

Крупнейшие журналы натурализма ('Die Gesellschaft' и 'Freie Biikne') дали резко отрицательные отзывы о 'Раскольникове' Цабеля и Коппеля. Брам возмущенно пишет о 'беспрецедентной бесталанности' авторов инсценировки, называет их 'дилетантами', превратившими 'самый глубокий психологический роман в русской литературе в скучнейшую и пустейшую театральную волынку'. 'А этот язык, — восклицает он, — этот пустой и ничтожный книжный язык, который не постыдились вложить в уста героев Достоевского!'[2016]

С этими отзывами можно только согласиться. Но немецкая критика, насколько известно, не обратила