— Пока эти две твари ждут уготованной для них участи, пройдем во вторую залу, братья, — предложил магистр, — и начнем наши жертвоприношения с малого, постепенно переходя к большому и приятному. После принесения жертв нас ожидает церемония принятия в наши ряды нового кандидата, банкет и ритуальное слияние в радости греха с прекрасными послушницами нашего храма. На радость нашего господина и во славу его.
— Хорошо, — согласился я. — Потерплю ещё пару минут.
Оставив в покое потерявшую сознание жертву и меланхолично висящую на кресте змею, сектанты встали со своих мест и один за другим перешли через маленькую, давно требующую ремонта дверь в соседнюю залу. Эта комната была вдвое меньше предыдущей, но и выглядела она куда более респектабельно. Во-первых, она была лучше освещена — свечи здесь располагались вдоль стен тринадцатью группами по тридцать три свечи в каждой и не так отвратительно смердели. Стены были покрыты зеркальной мозаикой, отражавшей огоньки свечей тысячами бликов. А в четырёх углах зала на невысоких постаментах стояли аляповатые, грубо вытесанные из дерева фигуры Астарота, Бафомета, духа сокровищ Тогласа и духа драгоценных камней Нитика. В центре зала возвышалась огромная трибуна, покрытая красным сукном. Вместо алтаря здесь чадила небольшая, напоминающая «буржуйку», печь. Пока сектанты молились под руководством неутомимого магистра, я подошел к изваянию бедняги Нитика, задумчиво поковырял мраморный постамент и участливо поинтересовался:
— А тебя-то за что?
Статуя страдальчески сморщилась и пожаловалась: — Вот… Выбрали единогласно… Говорят: раз камни, значит, богатство, раз богатство, значит, власть, раз власть, значит, мы. Будем тебе поклоняться — и баста!.. А ведь камни — это красиво… Я здесь такого понасмотрелся… Поможешь?
— Я здесь как зритель.
— А-а… Ничего интересного. Не трать время. Ни фантазии, ни красочного действия… Примитив. То жертвы приносят, то трупам молятся, то водку глушат, то трахаются с кем попало… Одно слово — партийные работники.
— Все, что ли? — уточнил я.
— Нет. Есть писатели, банкиры, депутаты, генералы, парочка ученых. А вон тот, мордастый, следователь генпрокуратуры. У меня пьедестал раньше драгоценными камнями был украшен, так он, сволочь, каждый раз себе по камешку отковыривает и домой утаскивает… Помоги, а?
— Посмотрим, — неопределенно отозвался я и вернулся к столпившимся у трибуны сектантам.
Как раз к этому времени вновь одетый в балахон магистр закончил читать очередную пародию на молитву, а длинноволосый прислужник внес в зал огромную клетку, в которой пoнypo сидели три тощие, вылинявшие кошки. Предчувствующие скорую гибель животные выгибали спины и яростно шипели, с ненавистью взирая на окружавших их людей.
Магистр открыл заслонку печи и сообщил:
— Для начала мы принесем несколько жертв во имя Молоха, Астарота, Вельзевула и…
— Стоп-стоп-стоп! — захлопал я в ладони, материализуясь. — Все это делается не так. Сейчас я объясню… А вам, магистр, спасибо. На сегодня хватит…
Присутствующие вздрогнули и уставились на меня, не понимая, кто я и откуда взялся среди них. Первым опомнился самозваный магистр. Налившись краской ярости, он шагнул ко мне и, вытянув вперёд руку, ткнул мне в грудь коротенькими толстыми пальцами.
— Кто ты, дерзнувший явиться в святая святых и нарушать… нарушать…
Он вновь запнулся, видимо, позабыв, что требуется говорить в таких случаях. Но так как на этот раз спасительной папки не было у него под рукой, то он был вынужден замолчать, свирепо вращая глазами и строя мне потешные рожи.
— Нарушить церемонию таинства, — услужливо подсказал я.
— Нарушить церемонию та… Вы что себе позволяете, товарищ?! — привычно рявкнул он.
Я невольно улыбнулся — эта фраза выходила у него без запинки, на едином дыхании.
— Не узнаешь? — поинтересовался я. — Ну да черт с тобой… Я хочу вам объяснить кое-какие тонкости служения так называемым «силам тьмы». На все, разумеется, у меня времени не хватит, поэтому постараюсь ухватить самую суть…
— Кто ты, мерзавец?! — заорал доведенный до бешенства толстяк.
— Это ты со своим шофером так разговаривай, — обиделся я. — Как был «совком», так «совком» и остался, демонократ недоделанный!
— Взять его! — взвизгнул толстяк. — Взять его! Принесем дерзкого в жертву!..
— Меня?! — искренне удивился я. — Меня — в жертву?! Простите, но это обычное хулиганство… Впрочем, с какой-то стороны это интересная мысль. Да, это интересно… Давайте, я согласен.
Я позволил схватить себя и привести в «жертвенный» зал. Беднягу редактора на время переложили на землю, а меня водрузили на его место и сковали руки кандалами.
— Последний раз спрашиваю тебя, глупец: кто ты и как попал сюда? — грозно вопросил толстяк, склоняясь к моему лицу.
— Не дышите на меня, пожалуйста, — попросил я. — У вас изо рта дурно пахнет. Убивать — убивайте, а вот дышать на меня перегаром не надо…
— Нож! — крикнул магистр.
Насмерть перепуганный служака притащил ему длинный, обитый бархатом футляр. Раскрыв его, магистр вынул огромный, умело изготовленный кинжал с лезвием, вырезанным из горного хрусталя. На рукояти ножа виднелись три цифры: «666».
— Во имя Лю… — начат магистр.
— Побыстрее, если можно, — попросил я. — Вы и так отнимаете у меня время. Давайте прямо к делу…
— …цифера! — проорал магистр и с силой опустил лезвие ножа мне в грудь.
— Ой! — грустно сказал я.
Магистр вытащил кинжал, склонился, вглядываясь в моё лицо, побледнел и ещё раз взмахнул оружием.
— Ой, — повторил я, когда кинжал вторично пронзил меня насквозь. — Если угодно: ой-ей-ей…
В зале воцарилась именно та тишина, которую принято называть «мёртвой».
— Разучились, — вздохнул я. — Даже этому разучились. Как красиво раньше убивали богов… А теперь? Тьфу!
Кандалы раскрылись, выпуская из своих объятий мои запястья, и я встал с алтаря. Оцепенение схлынуло с толпы сектантов, и, разразившись воплями ужаса, они бросились к дверям.
Но дверей уже не было. По всему периметру зала тянулась сплошная, без единой щели, стена.
Я стряхнул с плаща капли крови, подошел к трибуне и, забравшись на неё, постучал молоточком по дереву:
— Попрошу тишины!.. Господа, что вы как дети малые, право слово?.. Неужели предел ваших мечтаний — жертва в виде несчастного редактора? Кстати, вот его-то убивать совсем не обязательно. Редактора — люди для нашего дела полезные и даже необходимые. Их нельзя резать. Их нужно беречь и лелеять. Скажу больше — без них я чувствую себя, ну, прямо как без рогов… Шутка. Убивать вообще никого не нужно. С чего вы взяли, милые мои, что мне приятно, когда кого-то режут? Это символика, не больше… Да сядьте же вы по местам! От ваших прыжков и ужимок у меня уже в глазах рябит. И снимите, наконец, эти ужасные капюшоны со своих лиц… О-о, ну и рожи… Нет, наденьте их обратно… Вот ты, — ткнул я пальцем в трясущегося магистра, — ты кто такой?
— Я… Им… Имею честь… э-э… быть покорным слугой…
— Врешь! — рассердился я. — Кто тебе сказал? M-м? Кто тебе сказал, что мне нужен слуга-идиот? Мне нужны умные, хитрые, образованные… Высокая должность — это не признак ума и заслуг, чаще всего это чья-то ошибка… Впрочем, тебе этого не понять. Так с чего ты решил, что все это, — я брезгливо обвел рукой зал, — может быть мне угодно?
— Голос, — прошептал он еле слышно, — внутренний голос мне сказал…
— Голос, — задумчиво повторил я. — Это твоя совесть договаривалась с твоими желаниями. Отсюда и «голоса». Нет, господа, подобные сборища явления редкие и отталкивающие. Они отвращают от меня
