брату!
Голос его потерялся в вихре яростных криков:
Землю! Землю!
Овец, свиней, буйволов!
Долги!
Землю!
Амбар!
Берите колья! Сожжем старые бумаги! Будет дождь!
Будет вода!
'Малые Мечи' сметут все дочиста!
Эти возгласы носились по лесу и по черным уступам над Янцзы. Они долетели до слуха дремавших у костра грузчиков.
Один из них поднял голову.
Что-то неспокойно в лесу, — сказал он. — Ты слышал?
Слышал. Скоро все они будут воинами, — ответил другой задумчиво.
5. ФУ УЕЗЖАЕТ ВОВРЕМЯ
В один из августовских дней, после первой жатвы, в усадьбу Ван Чао-ли пришли почти все односельчане.
— Я рад, что вижу здесь всех своих сыновей, — подозрительно промолвил великий Ван, поглаживая себе бороду.
Это было уже после того, как старики поговорили с 'отцом' о погоде и о долголетии.
— Я получил бумагу от моего брата, окружного начальника, — продолжал 'отец'. — В округе тревожно. Опять появились разбойники. Какие-то личности приплывают по реке и призывают к убийствам и грабежу. Мой брат, окружной начальник, приказал спешно собрать поземельный налог — дидин. Так как мне известно, что на полях засуха и платить нечем, то я откупил у моего брата-начальника этот налог. Я внес всю сумму рисом и серебром. Год плохой, все страдают, а больше всех страдаю я, так как я всем отец и глава рода…
Ван Чао-ли так растрогался, что запустил обе руки в бороду и стал ее дергать — это был знак величайшего волнения.
— Жалость поразила мое сердце, и я решил, что те, кто не может платить налог, получат отсрочку до следующего урожая. Но те, кто может, должны все же заплатить. Не все одинаковы.
Ван Чао-ли строго оглядел собравшихся.
— Вот, например, Ван Ян. Он даст мне свинью в счет долгов и налога. Кроме того, у него есть еще новый котел. Его также можно отдать за долги. Но все-таки этого не хватит, чтоб покрыть всю сумму…
'Отец' сделал знак мальчику Ю, который стоял за его спиной с зонтиком:
— Подойди поближе, нерадивый! Солнце светит мне в глаза из-за твоей лени и неловкости… Так вот, Ван Ян вручит мне свой участок земли и возьмет его варенду…
Ван Ян охнул. Вся толпа подалась назад.
— Здесь есть богатые, — еще строже сказал Ван Чао-ли. — Вот, например, Ван Ся, который тоже должен стать моим арендатором. Есть еще Ван Шуи, который отдаст буйвола. Этот буйвол нужен не мне, у меня хватит буйволов. Его требует начальник округа, для того чтобы тащить военные повозки. А вот Ван И, который..
Ван Ян сделал шаг вперед:
Если я отдам свинью и котел, у меня больше ничего не останется. А если я отдам землю своих предков, то где меня похоронят?
Об этом мы позаботимся! — сказал Ван Чао-ли, внезапно свирепея. — Ты, Ван Ян, самый непокорный из всех жителей этой долины. Ты непочтителен и дерзок. Ты должен мне больше всех, если не считать Ван Аня. У тебя ничего не останется? Это не так! У тебя остаются еше дети, которые, после родителей, самая большая ценность. Но я не хочу разговаривать с тобой. Ты обязан молчать, когда я говорю, и исполнять мои распоряжения.
Я не отдам земли своих предков, — упрямо сказал Ван Ян и опустил глаза.
А я не отдам буйвола, — прибавил Ван Шуи.
А я не стану арендатором, — откликнулся Ван Ся.
Отсрочка долгов! — раздались голоса в задних рядах.
Ван Чао-ли привстал. У него перехватило дыхание.
— Что такое? Разве это голоса моих детей? Это голоса злых духов!
Отсрочку! — продолжали повторять сзади.
Что такое? Неповиновение?
Отец должен отсрочить долги и открыть общинный амбар. Таков обычай.
Вот как! — закричал взбешенный Ван Чао-ли. — Это бунт! Бунт… Вы… вы забыли…
Отсрочку, — упорно повторяли голоса. — Мы умираем с голоду.
Вы забыли… — Ван Чао-ли поднял обе руки, — вы забыли, что мой брат получил звание ученого!
Мы умираем с голоду. Отсрочку долгов!
Тогда… — 'отец' совершенно задохнулся от гнева, — тогда я пошлю миньтуаней по деревне собирать налог! А кто не захочет платить, того я отдам моему брату, начальнику округа! Мой брат наденет вам на шеи колодки! Вы восстали против старшего в вашем роде! Ступайте прочь от порога моего дома!
Пусть откроют амбар! — кричали в толпе. — Мы голодаем! Мы возьмем семьи, и скот, и мотыги, и бороны, и уйдем в небесное царство Тайпин, где у каждого будет хорошая земля и буйвол!
Вот как! — вопил Ван Чао-ли, делая судорожные движения, словно ему хотелось разорвать воздух своими длинными ногтями. — Вы хотите бежать к длинноволосым разбойникам! Я покажу вам! На помощь!. Хотят меня убить!. Позор моим сединам! Сюда! Эй, кто там есть?
И здесь обнаружилось, что 'отец' — прозорливый человек. Из-за угла вышло человек пятнадцать страж-ников-миньтуаней с копьями.
При виде их толпа зашумела.
Пусть прольется наша кровь! — кричал Ван Ань. — Пусть прольется наша кровь вместо дождя!
Прочь отсюда! — не унимался 'отец'. — Они хотели меня убить. Меня, брата окружного начальника!
Миньтуани сделали несколько шагов вперед, держа копья наперевес. Толпа отступала.
Ван Чао-ли набирал стражников из безработных и голодных людей, которые бродили по дорогам и были готовы на все за небольшую плату. 'Отец' находил, что это гораздо удобнее для его 'детей', хотя и противоречит обычаю набирать стражу из местных жителей. Среди миньтуаней 'отца' было много кантонцев.
Миньтуани наступали стеной, неприветливо глядя в хмурые лица.
Люди молча отодвигались, тяжело дыша. Слепой Ван Хэ, не разобравшись, схватился руками за копье. Стражник вырвал копье и ткнул в живот старого крестьянина. Ван Хэ свалился. Толпа без звука, пятясь, очистила площадь перед воротами усадьбы. Тяжелые, окованные железом ворота закрыли вход в дом Ван Чао-ли.
— Братья, — глухо проронил Ван Ян, — мы не уйдем отсюда!
И они остались. Солнце продолжало припекать их спины. Над дальними, кирпичного цвета гребнями гор висело марево. Чья-то худощавая фигура в развевающемся платье, поминутно оглядываясь, быстро шла по дороге вдоль реки в сторону горного прохода Ушанькоу, который открывает путь к окружному городу. Никто не обратил на нее внимания.
Толпа стояла до вечера. В усадьбе было тихо. К заходу солнца попробовали подойти к воротам. Из-за ограды вылетела стрела и, монотонно пропев, воткнулась в песок. Толпа отпрянула. Над оградой показался начальник мииьтуаней, полуголый кантонец, с толстой глянцевитой косой, забранной на грудь.
