– Я пошел, - хрипло сказал Прошин. Глинский, возьмите документацию по «Лангусту» - и ко мне.
В кабинете Прошин взял Глинского за отворот пиджака.
– Знал? - оскалив зубы, спросил он.
– Да ты… с ума сошел? - Тот развел руками и подогнув колени, даже присел.
– Ты со мной? - Прошин убрал руку. - Поезд стоит… Сергей не отвечал.
– Иди, - сказал Прошин.
Он представил себе дальнейший день: в лаборатории сегодня не появиться — стыдно; в кабинете сидеть — хуже нет. А вечером? Квартира обрыдла. Таньку позвать? Надоела. К Полякову поехать? А там что? Смаковать шахеры-махеры, давать осторожные обещания в партнерстве и понимать, как же они с Поляковым удручающе одинаковы? А то, в чем они разные обсуждать надо с иными собеседниками. Но их нет и не будет. Те, иные, либо враги, либо чужие просто…
Каждую субботу Прошин взял себе за правило посещение секции каратэ — вспоминал молодость. Секция считалась закрытой, ведомственной, но тренер — давнишний, еще со школьных лет, приятель его — устроил пропуск. В секции кроме зала с татами, гирями и тяжеленными мешками с песком, висевшими на канатах, имелись также бассейн, сауна и батут.
От четырехчасовых занятий он получас громадное удовольствие: мышцы наливались силой, походка становилась пружинистой, легкой, а после сауны тело охватывала истома свежести и здоровья.
Одно было плохо во всех этих физкультразвлечениях — недоставало компаньена, а публика, собиравшаяся в секции и состоящая главным образом из профессионалов, Прошина не привлекала. Созрела идея пригласить Полякова.
Услышав о каратэ и прочих ужасах, тот поначалу отнекивался, но затем, соблазненный бассейном и сауной, согласился.
В секцию он прибыл с ящиком чешского пива; Прошин же, этого напитка не признававший, удовлетворился квасом — ледяным, крепким; от него щекотало в носу и наверстывались слезы.
Благодетеля своего он затощил вкушать прелести жизни в ведомственной бане не только из расчета на то, чтобы посидеть за компанию в раскаленном пару голышом; сверхзадачей бы докторская. Шло смутное время игры. Бегунов об анализаторе молчал, но можно было недеяться на самое лучшее, в том числе на выигрыш вояжа в Австралию. Дело оставалось за диссертацией — с ней определенно не успевалось, и гипотетические сроки проталкивания ее на ученом совете, рассылка экземпляров по авторитетам и сбор отзывов переваливали далеко за октябрь.
И Прошин возложил надежды на Полякова.
Тот сидел на гладкой струганой скамье, вытирал обильный пот и, постанывая от жары, вливал в себя очередную бутылку пива.
– Ты, Леха, умный мужик, - говорил он в перерывах между жадными глотками. - Местечко нашел подходящее! Все, я теперь тоже с тобой… Кости ломать- уволь, а в баньке с превеликим удовольствием…
– Конечно, старик, конечно, - поддакивал Прошин, думая, как бы начать разговор. Начинать в лоб не хотелось. - Ты почему не женишься? - внезапно спросил он.
– Ты что? - поразился Поляков. - За идиота меня считаешь? Или за старого хрена? Не-ет, брат, я еще… - Он подвигал дряблыми бицепсами. - Я еще… У меня же их пропасть! - отыскался, наконец, точный ответ. - Ты чего…
– А любовь?
– Я необычайно люблю себя.
– Классик писал, что одинокий человек всегда находится в дурном обществе.
– Я душа дурного общества, - ответствовал Леонид Мартынычю — Ты чего, жениться надумал?
– Упаси бог! - поднял руки Прошин. - Просто… подчас одному бывает тяжело. Одиночество - свобода, но и кандалы.
– Леша, одиночество — не только определение состояния, это категория философская. Но я не любитель философствовать. Голова пухнет. Я низменный эпикуреец и считаю одиночество оптимальной формой развеселого бытия. У меня куча знакомых, в том числе и женщин. Они развлекают, и развлекают неплохо. А надо побыть одному — чего проще? Выруби телефон и будь.
– Я о другом одиночестве…
– А другого нет. Ну, если откопается ненароком, знать его не желаю. И тебе не советую. Заведи себе веселых приятелей, Леха. Мы же в мире людей, и прозябать в мире людей в одиночку опасно! Охо-хо, парок как жжет! В следующую субботу обязательно меня с собой прихвати. Ну, парец, а?!
– В следующую врят ли получится, - закинул Прошин удочку. - Над диссертацией надо корпеть. К октябрю я должен защититься.
– Почему именно к октябрю?
– Отец на пенсию собрался…
– Та-ак. Ясно. Обжираловка перед голодухой. Понял. - Поляков отставил бутылку. - Тебе требуется моя поддержка?
– Не откажусь. - Алексей неторопливо отхлебнул кваску.
– Заметано. Тащи манускрипт. Как там с анализатором?
Миттельшпиль диалога. Переломный момент. Кризис. Апофеоз.
Если бы Поляков узнал, что анализатор погиб, Прошин мог бы встать, уйти и забыть нового друга навеки.
Если бы анализатор пребывал в здравии, он мог бы навеки забыть о стране эвкалиптов.
– Анализатор зарубили, - проронил Прошин.
– Как?! - подскочил Поляков.
– А так! - весело сказал Алексей. - Тема себя не опрпавдала. Нам дают работенку куда лучше. Международное сотрудничество в области цветного телевидения. Труб на светодиодах пришло — весь склад завален… - И он рассказал Полякову розово-голубую легенду.
Тот ерзал на скамейке от восхищения.
– Леха, это же вовсе клад! Но ты осторожнее… Тут суммы. А ты под прицелом, балда. Никакого у тебя навыка маскировки и объединения вокруг себя полезных людей.
– Ну, знаешь, - сказал Прошин. - Мафию создать тебе не дадут, раз. Во-вторых, все эти идеи без позитивного начала. А это симптом бесперспективности. Так что лучше без них. И безопаснее!
– Безопаснее? Идиот! - сказал Поляков, омывая из бутылки пивом голову. - Тебя раздавят. Не они, так… мы. Позитивное начало! Тебя воспитывали на так называемых честных принципах, и тебе просто жаль и лень отказаться от привычного и выдуманного не тобой. У тебя психология рыбки-прилипалы.
– А у тебя акулья психология?
– У меня акулья.
– Ну что же… Тогда прилипнем к тебе, - пошел Прошин на попятную. - Может, ты и прав. А если последует удивительная метаморфоза, и я тоже превращусь в акулу? - Он усмехнулся и поднял на Полякова глаза. - Не испугаешься?
– Волк волка не грызет, ворон ворону глаз не выклюет, - отозвался тот, тяжело дыша.
Как акулы, - не уверен, но, по-моему, то же самое… Кто знает, Леха, может, за нами действительно правда? - добавил он и откупорил последнюю бутылку.
«Правда — это когда не ставят знак вопроса», - подумал Прошин, но промолчал.
В понедельник, на утреннем совещании, Бегунов объявил о закрытии темы. После окончания летучки Прошин вышел во дворик и призадумался.
Как сказать об этом в лаборатории он просто не знал.
Только что отгремела первая весенняя гроза. В воздухе были разлиты ласковая дождевая прохлада и запахи пробуждающейся зелени, робким налетом подернувшей ветки деревьев.
Лиловые, с розовыми прожилками червяки копошились в теплых лужах. Прошин постоял, вдыхая горький запах молодой березовой листвы, подумал о том, как незаметно промчалась зима, как вообще незаметен, ужасающе незаметен бег времени, и отправился в кабинет.
