– Ты ведь всегда меня утешал…
– А мне надоело.
– Ну так я могу сказать тебе, что будет тогда! - Прошин распахивал окна. - Тогда ты заставишь меня влюбиться, и жениться, и даже видеть смысл в детских штанишках. Вывернемся! Я не из породы стреляющих себе из пистолета в рот!
– Ну и ну, - сказал Второй, исчезая. - Глядите, какой оптимизм! Впрочем, что ж… одобряю.
– А теперь на работу! - Прошин перевел дыхание. - Не расслабляйся, старик. Будь… собой. Тебя искушает… бог!
«Я псих, - с вымученной ухмылкой думал он, спускаясь к машине. - Точно!»
Около гаража Прошин столкнулся с Зиновием.
– Здоров, начальник! - сказал тот.- А мы тут тебе сувенирчик припасли… - И показал напоминающую клещи штуковину: вороненый стержень, а на конце его два изогнутых серпами граненых клыка, отливавших булатной голубизной.
– Сувенир? - подозрительно спросил Прошин.
– Прибор — замрите мухи! - ответил Зиновий компетентно. - Противоугонное средство карающего назначения. Значитца, так… Лезут к вам в машину. Ключик в замок, он будет попроще… Тут выскакивают эти друзья… - Он потряс «клешней». - Одна из-под «торпеды», другая — на педальку акселератора… Тресь-есть! Нога-рука.
– Так он же кровью истечет, - сказал Прошин, коснувшись пальцем острия клыка, этот бандит…
– Так бестолковых и учат, - уверил Зиновий.
– То есть капкан на автомедвежатника, - подытожил Прошин в раздумье. - Что же… Идейка реакционная, но где есть собственность, должна быть и охрана ее… А где охрана - там гуманизм извечно ни при чем. Ставь! Сколько с меня?
– Вопрос дипломатический. - Зиновий почесал «клешней» за ухом.- Пятьдесят. Но это же аппарат!
– К концу дня успеешь?
– Ну, все в лучшем виде…
Прошин отправился к себе в кабинет. У двери остановился, взглянув на новую табличку «Иностранный отдел», сменившую прежнюю, двуязычную, что казалось ему выспоренной.
Новшество, однако, вышло боком: кто-то из недругов соскреб первые три буквы и теперь сияющая позолотой надпись гласила не что иное, как «странный отдел».
Прошин сжал зубы, пробормотал: «И таких ты жалел!» - плюнул и вошел в кабинет. Там он застал Глинского.
– Леша, ты всегда был мне другом, - начал тот.
– Ой, Сереженька, откель слова такие? - удивился Прошин. - Надо что-нибудь, да? Ты уж сразу выкладывай.
– Да, у меня просьба. Океанологи приглашают меня и Лукьянова на испытания «Лангуста». Пошли вместо Лукьянова Наташу…
– А как же бедный Федя Константинович? Крым, море, воздух… Обделим старикана, нет?
– Он с июля в отпуске. Август — отгулы.
– Подумаю, - кивнул Прошин. - Ты, кстати, отчего до сих пор не женат? Я просто заждался: когда ж Натали сменит фамилию? Наталья Глинская! Звучит! А что такое… Воронина. А? Или дело не клеится? Поведай. Мы ведь, как ты изволил выразиться, друзья… - Прошин достал из стола пакетик с орешками миндаля и начал колоть их.
– Не пойму я ее, - как бы про себя произнес Сергей и раздраженно повел плечом, словно пытаясь высвободить его из футболки.
– Да она не для тебя! Тьфу! - Прошин сморщился и выплюнул в окно крошево горького зернышка. - Ничего у тебя с ней путного не получится, Серега, помяни мое слово!
«А если все-таки вернуть его? - подумал он.- Не поздно же…»
– Так как насчет командировки?
– Я подумаю, - повторил Прошин. - И знаешь… поедем-ка мы сегодня вечером поваляться на коврике в кимоно. Я покажу тебе парочку трюков из айкидо и одну элегантную штучку из кун-фу — пяткой в висок, стреляющий такой удар, сбоку…
– Мне… приказано ехать?
– Ага. Часам к пяти подходи к машине.
Сергей ушел. Прошин разобрался с международной перепиской и призадумался. Его неожиданно привлекла мысль о поездке в Крым. Почему бы не поехать самому? Но с кем?
Вот был бы Роман… Хотя с ним тоже как-то… скучно. Ну, а с Ворониной, если та согласится?
Ого, интересно! Поехать с этой пай-девочкой. Да еще отбить ее у Сереги, ха-ха-ха! А ведь в самом деле мысля оч-чень оригинальная, и почему не попробовать?
В два часа он пообедал и до пяти играл сам с собой в «самолетики», поражая стреляющим из-под пальца карандашом нарисованные на бумаге крестики. Затим отправился к машине.
Глинский уже сидел там, скучая. Подбежал Зиновий. Дыша портвейном, произнес напутственную речь о технике безопасности в обращении с карающим устройством «клешня» - и поехали.
В шесть часов вечера, одетые в кимоно, Сергей и Прошин прыгали на батуте — разминались. Затем присели отдохнуть в уголке, прислонившись к прохладной, обитой кожаными матами стенке. Прошин достал из сумки банку виноградного сока и, сделав глоток, замычал от удовольствия.
– Слушай, Серж, - сказал он лирически-воодушевленно. Помнишь, как мы сюда ездили раньше? Три раза в неделю, как повинность отбывать… И были ребята — самое то…
Может, нам снова… начать?
Сергей уловил многозначительность и усмехнулся.
– Вряд ли… И насчет дзюдо вряд ли, и… насчет каратэ…
– Значит, ты здесь только из-за того, чтобы я с тобой отправил Воронину? Потакаем капризу? Взятка присутствия?
– Да! - Глинский с вызовом поднял на него глаза. - Да, я сам по себе. И ищу свое окружение. А быть с тобой… прости — значит быть одному… Ну, плюс, вернее, минус та банда что достает тебе дефицитное пойло, жратву, шмотье… И вообще с тобой — смейся не смейся — страшно.
– Да разве я баба-Яга, деточка? - улыбнулся Прошин. - Съем тебя? Дурак ты! Прибился к стаду: оно большое, глупое, и в нем не боязно. Раскрыть тебе шире глазенки?
Прошиным начинало овладевать раздражение. - Раскрываю. Ты думаешь в науке переворот устроить? Не будет его. Ты дерьмо. Как и я. И не суйся в творчество свиным рылом, не ваш это удел, мсье. Лучше командуй и держи в кулаке творящих и ставь перед ними задачи… Вот он — смысл. И еще. Дыши воздухом, ешь икру, а не сосиски, пей не чаек пресный, а то, что сейчас, - сок. И езди… не в набитом метро, а в машине, да так… три нуля впереди и телега соотрветственно… А чтобы не жиреть, раз в недельку сюда: батут, коврик, бассейн, банька; вход строго по пропускам. А все твои сомнения и фокусы — это, Сереженька, от большого незнания жизни. Будь здоров! - Он взболтнул сок и поднял банку на свет. - Да разольется сия благословенная жидкость по периферии наших грешных телес…
«Этот Поляков действительно задавил меня, - подумал он с неприязнью. - Скоро начну говорить его голосом…»
– Ты знаешь… - сказал Сергей, вставая, - я пойду…
– Сейчас, - ответил Прошин. - Одна просьба, ладно? Маленькая схватка. И уйдем вместе.
Сергей принял стойку. Прошин тотчас ухватил его за рукав и за плечо кимоно. Победить Глинского для него, мастера спорта, труда не составляло, и так называемая схватка была игрой кошки с мышью.
Он топтался на соломе татами, изредка пугал Глинского имитирующими подсечку выпадами ноги, с досадой уясняя: ничего не вышло, Сергей утерян, и клешни тех убеждений, которыми он пытался удержать первого и последнего друга, и на этот раз щелкнули, ухватив пустоту.
«Я был грязной ступенькой для него, - думал он. - Ступенькой, на которую надо шагнуть, чстобы, оттолкнувшись, рвануть на чистую, повыше… Но подошвы-то у тебя грязные! И не отмыть их тебе!»
Ярость бичом полоснула Прошина: защекотало в носу, свело скулы… И вдруг от подсечки Глинского
