Воронина поначалу последовала его примеру, но затем избегла выбора между гостиницей и каютой, закрепив за собой и то и другое. Прошину было плевать: пусть делает, что хочет… Он так и не понял, отчего Наталья так легко согласилась поехать с ним, он приписал подобный шаг холодку, пробежавшему между нею и Сергеем и ощутимому даже со стороны. А потому пришел к выводу, что ей надо просто отдохнуть от Глинского, погрузившись в необходимое каждому одиночество, заряжающее энергией подсевшие в житейских передрягах аккумуляторы душ. Сегодня, когда они шагали через аквариум аэровокзала, ему на мгновение стало приятно от присутствия ее рядом… Помнил, как она поднималась по трапу самолета: стройная, гордая, глаза — вода колодезная; и тонкие светлые волосы ее трепетали на ветру, как нити золотого огня. Редкий, одухотворенный аристократизм ее красоты пленял, но Прошину виделось в этой женщине и другое, что отвращало, словно порок: все в ней следовало некоему трафаретному началу, заложеннму кем-то глубоко и остро Прошину враждебным, враждебным за солдафонский фанатизм в стремлении подогнать всех под одну планку убогих убеждений, мыслей, взглядов, идей и чувств.
Компания океанологов — шуструх молодых ребят — встретила Воронину и Прошина как родных. Наташа сразу же оказалась в окружении поклонников, а Прошин, оговорив испытания прибора, удалился в каюту, радуясь отсутствию этой братии по вечерам, когда она с шумом убывала на катере в город, где было все ей необходимое: женщины, танцульки и сухое вино. Он же, выбрав час перелома вечера к ночи, вдосталь наплавается в парной воде, а потом, ежась от свежего ветерка, будет стоять на пустой палубе, слушая скрип якорных цепей, глядя на пологие фиолетовые горы, будто большие медведи, припавшие к воде, на далекие светляки звезд и думая: есть ли там жизнь? Есть ли начало и конец чудовищной бездне Вселенной? Будет постигать в этих размеренно и величаво проплывающих минутах великий первозданный смысл, и сочинять стихи, и петь их под музыку морской тишины.
«А что город? Нет, вообще-то с хорошей подругой там тоже…»
В холле гостиницы, под фикусом, в теплом от солнца кресле, сидела пожилая старуха дежурная, водя остекленевшими от жары глазами по строкам газеты. Увидев Наташу, вскочила, засеменила к ней.
– А к вам приходили — с оттенком конспиративности доложила она. - Очень интересный такой мужчина. Он сейчас в павильон пошел, напротив. Муж, наверное…
«Сергей…» Она обернулась и… увидела Авдеева.
– Ну, - он смущенно, как бы извиняясь, развел руками, - вот и встретились…
– Ты как здесь?..
Она не узнавала его: Коля? Уверенный взгляд, жесткое лицо, короткая стрижка… И где прежняя сгорбленность, приниженность, испитость?
– Что произошло? Почему ты уволился?
– Пожалуйте ключик от номера, - любезно вставила дежурная. Радость то какая! Муж приехал.. А ведь не ждали, верно?
– Да-да, - рассеянно кивнула Наташа. - Спасибо… - И боком, не сводя с Авдеева глаз, поднялась по лестнице в номер.
Авдеев присел на стул, на мгновение замер, закрыв глаза, затем ровным, чужим голосом сказал:
– В общем… Я приехал за тобой. Я люблю тебя, Наташа. И не могу без тебя! Конечно, ты замужем…
– Кто это меня успел выдать замуж? - улыбнулась она.
– Как? Прошин сказал… Ах, вон оно что! - неожиданно зло протянул Авдеев и, сунув руки в карманы, прошелся по комнате. - Опять купил!
– Ты о чем?
– Да-а, - скривился он, отмахнувшись, - долго объяснять. Лучше скажи: как мне быть? Хочешь — вернусь в Москву, хочешь — здесь останусь, хочешь… вместе поедем…
Он притянул ее за плечи. - Наташа, я…
– Пусти! - Голос ее ломался от боли. - Не надо, прошу тебя!
– Но почему, почему нет? - крикнул он. - Смотри! Разве я тот? Я другой, понимаешь? И чем, чем я хуже этого… Сережи? Чем? Любишь его, да?!
– Нет.
– Тогда… не понял…
– Не понял! - Она сухо, неприятно рассмеялась. - А я, думаешь, понимаю? Да и кто объяснит причины наших ошибок, падений, запутанности нашей? Коля, я просто вздорная, живущая наугад баба. - Она закусила губу. - Прошин сказал, что я вышла замуж? Зачем?
– Причин вагон. - Авдеев вздохнул, как бы раздумывая. Я же был у него за пешечку.
И анализатор мы с ним на пару гробанули. Да-да. Помнишь, Сереге я в глаз залепил? Приревновал… ну! Естественно просят явиться к Леше. Тот: пиши по собственному… А каково мне такое писать? Это значит все, это уже без тебя… Ну, порешили миром: захороводим мозги Роману, а с его помощью Лукьянову, что нужен, мол многоячеечный датчик; расчеты кое-какие от меня потребовал… А я в это время натыкаюсь на такое дело: нахожу частоту излучения клетки с изотопом. Самой клетки… понимаешь?
– Но это же…
– Ага, - кивнул Авдеев. - Пришлось заткнуться. Невыгодное открытие для Леши оказалось… Ну, молчу. Корплю над расчетами. Жду, короче. Дождался! Денег мы ухлопали кучу, результатов никаких… И тему сняли. Леша знал, что делал. И сделал. В своем стиле: просто, ловко и нагло. Со мной творилось непонять что, какая-то апатия; тут еще новость о твоем замужестве… Я плюнул и уехал.
– Но ведь… Нет, он не мог! Даже, если он думает только о выгоде…. Твое открытие принесло бы ему почет!
– Почет, - буркнул Авдеев. - Тигры мясо лопают, а не конфетки! Соавторство — это еще туда-сюда… Но с соавторством не выходило — обчистить себя по второму заходу я бы не дал.
– По второму?
– Не знаешь? Его кандидатская — моя работа. Лень было минимум сдавать, пробиваться… Потом я пил… ну! Короче, продал дьяволу часть души. Интересно? -Он закурил, распахнул настежь окно и, глядя на ползущий с пляжа поток отдыхающих, говорил уже через плечо: - Лешка мыслил реально. Решение анализатора — мелочь, отблеск моего успеха на его карьере, а так… так он защитит на этих расчетах докторскую… - Он обернулся. - Нет, все же темная, но личность! Такие комбинации. В науке ноль, но в комбинировании наукой — гений! Ведь как он докторскую состряпал? Датчик ему расчитала лаборатория, плюс готовая кандидатская, плюс к этому исследования двух блоков «Лангуста» - и все дела. Мне бы, конечно, такое барахло при всем желании в люди не вывести, но он защитит! Вот увидишь!
– Но это же… Его надо…
– Все гораздо проще и будничнее, - грустно улыбнулся Авдеев. - Кто-то не захотел определенной работы и избавился от нее. Если особо принципиальные поохают, то и это уже до фига.
– Ты можешь доказать все, что здесь говорил?
– Настаиваешь? - Авдеев покопался в бумажнике, вытащил вдвое сложенный конверт, поднял его за уголок, как карту. - Вот. Его ценные указания. Завалялось письмецо в книжке. А тут наткнулся…
Она читала записку долго, отделяя слово от слова. Сказала:
– Ты должен приехать в Москву.
– Новая кампания супротив начальника, - понял Авдеев. - Нет. Играйте в эти игры сами. Решение прибора дам… Действуйте! А мне живется неплохо: свежий воздух, люди… свежие. Ну, а если заболею раком, тогда уж не откажите в милости — положите меня под мой… анализатор.
– Не юродствуй.
– Ну, хорошо. - Он отвинтил колпачек авторучки и присел к столу. - Постарайся запомнить.. Это, конечно, не победа над раком, но, может статься, что и шажок к ней. Вот частота, схема приемника..
Наташа бережно сложила листочки и сунула их в толстую тетрадь.
– Ну, и надо проститься в Лешей, - шутливо подытожил Авдеев.
– Я прошу… не делай этого, - медленно сказала она. - Прошу..
– Ладно. - Он опустил голову, сплел пальцы. - Проводишь меня?
Они вышли из гостиницы и направились к морю. Стоял невыносимый, выбеливший небо зной. Стайки чаек словно вросли в неподвижное море, сверкавшее миллиардами зеркальных осколков. Авдеев зачерпнул
