выбирает объекты исследования по признаку их этической или эстетической
предпочтительности. Абсурдное и неэтичное даже больше нуждаются в
психоаналитическом исследовании, чем разумное и нравственное.
Итак, сновидение, по Фрейду — вовсе не патологическое и экзотическое, но вполне
здоровое и нормальное явление психической жизни. Оно восстанавливает психическое
равновесие, перерабатывает болезнетворные “дневные остатки”, поддерживает
преемственность и самоидеинтичность личности на протяжении всей жизни. При этом
именно сновидение в наиболее полной и отчетливой форме представляет
бессознательное. Вдумавшись в сложность сновидения, мы осознаем, сколь далеки мы
от понимания всей полноты бессознательного, которое раскрывается в восприятии,
осуществляемом с помощью слуха, зрения и других органов чувств в данный момент
времени. Анализ сновидений с неизбежностью приводит к сдержанной оценке сознания
как познавательного инструмента и умеренному скептицизму познающего. Вместе с
тем очевидна историческая роль сновидений, которые не раз являлись толчком к
важному решению и смелому подвигу. Cновидение есть не только звено
индивидуального психического процесса, но и коллективного исторического
культуротворчества. Из признаний Гете, Гельмгольца, Пушкина, Менделеева и других
высокоодаренных натур мы знаем, что многие идеи и образы приходили к ним во сне
или в минуты вдохновения почти в готовом виде. Во сне воображение делает главный
и решающий шаг, создает образ который затем обрабатывается дневными механизмами.
Сны играли важную роль в формировании религий и мифов. Конечно, сновидение
всегда проистекает из прошлого. Но, рисуя осуществление желания, оно переносит
нас в будущее, правдоподобно воспроизводя все те условия, при которых желание
могло бы осуществиться.
§8. Психопатология обыденной жизни.
Следующий шаг в изучении бессознательного Фрейда сделал, обратив внимание на
аномальные, но распространенные в повседневной жизни случаи забываний, ошибок,
описок, оговорок, непреднамеренных действий и “самокалечения”. Повторяемость,
типичность этих явлений говорят о том, что в них проявляются какие-то устойчивые
намерения бессознательного. Аномалии обыденного поведения отличаются от сна и
истерических симптомов тем, что они непосредственно включены в ткань социальной
жизни. Похоже, что они даже специально “выталкиваются“ на социальную сцену,
чтобы под благовидным предлогом “переиначить” то, что на ней происходит. Тем не
менее, не принято осуждать и даже замечать оговорки, забывания и неловкие
действия. Так, мы делаем вид, что не замечаем разбитого фужера, пролитого на
скатерть соуса, незастегнутой пуговицы на брюках. Стараются не вменять в вину и
забывания. Лишь в исключительных случаях, когда забывания касаются свидания или
выполнения военного приказа, они влекут за собой четко обозначенные санкции. Как
раз эти случаи демонстрируют обычно упускаемую из вида социальную значимость
забываний. Фактически и те действия, которых якобы никто не замечает, все-таки
значимы и фиксируются теми, кого они касаются. То же самое можно сказать об
оговорках. Вступающий в должность заведующего кафедрой, перечисляя достоинства
прежнего заведующего, в публичной речи говорит: “Я не склонен по достоинству
оценить достоинства моего предшественника'. Присутствующим ясно, что он хотел
сказать “я не в силах по достоинству оценить”, но оговорился. (По-немецки “не в
силах” и “не склонен” звучит похоже). Но у многих все-таки может возникнуть
подозрение, что оратор завистливо относится к успехам коллеги и сейчас
торжествует, оттеснив его в сторону.
Цитируя стихотворение Гейне:
“На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна.
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как в саван, она”,
Фрейд забывает слово “саван”. Почему именно оно выпало из памяти?
Сосредоточившись, он вспоминает похороны человека, лежащего в гробу и одетого в
саван. Фрейд узнает в нем одного из своих знакомых, которого пытался лечить с
помощью кокаина и, видимо, неудачно. Тягостное чувство вины ассоциировалось со
словом “саван” и привело его к вытеснению.
Забываются не только неприятные образы, но также яркие, радостные события, если
воспоминание о них может вызвать чувство вины или конфликта с окружающей
действительностью.
Один профессор, пригласил Фрейда в ресторан. Он хотел сделать заказ, но не мог
вспомнить марку вина. Фрейд предложил профессору высказать свободные ассоциации
в связи с названием забытого вина. Среди них всплыло женское имя — Гедвига.
Выяснилось, что в молодости этот человек пил вино в обществе Гедвиги — любимой
им некогда женщины. Это был светлый период его жизни. Но сейчас профессор женат.
Жена довольно ревнива. Оберегая свой душевный покой, он старается не вспоминать
о “грехах” молодости.
Многие психологи до Фрейда рассматривали забывание как естественный процесс, не
требующий специального объяснения, или удовлетворялись ссылками на “усталость”,
“слабую память”, “рассеянность”. Фрейд, исходя из “закона сохранения” и принципа
психологического детерминизма, стремится выяснить причину каждого конкретного
забывания и обнаруживает, что в качестве таковой могут выступать чувство вины,
угрызения совести, страх и т. п. Можно сказать, что забывание объясняется тайным
желанием забыть. Мы забываем номер телефона, по которому не хочется звонить, имя
человека, с которым связаны какие-то заботы и осложнения.
Забываниями в значительной степени обусловлена меняющаяся эмоциональная окраска
сознания, то тревожно-озабоченная, то радостная. Приведем пример, нам известный.
Профессор Н., присутствуя на научной конференции, заметил сидящую вблизи
женщину, лицо которой показалось ему знакомым. Он не мог вспомнить ничего о ней,
ни должности, ни имени, ни обстоятельств, при которых они виделись. Приложив
усилие, но ничего не вспомнив, Н. испытал сильное чувство озабоченности. Когда
женщина, не дождавшись конца заседания, вышла из зала, он встал, догнал ее, и,
не спросив извинения, осведомился, кто она и где они могли видеться. Женщина,
улыбнувшись ему, как старому знакомому, ответила, что они виделись три месяца
назад в учреждении, где принимали одного иностранца, с которым оба поддерживали
научные связи. Н. сразу понял причину забывания. Дело было в том, что он пришел
на заседание озабоченный: иностранец, о котором шла речь, как раз находился в
это время в городе и вечером должен был прийти к нему в гости. Поскольку Н.
недавно был за границей и несколько дней пользовался радушным гостеприимством
этого человека, он хотел достойно его принять, но ему не удалось купить ничего
приличного к вечернему столу, (дело было в самом начале горбачевской
перестройки). Придя на конференцию, он с облегчением погрузился в научную
дискуссию и чувствовал себя в приподнятом настроении. Если бы он узнал женщину,
то вспомнил бы и о предстоящем визите гостя. Это вызвало бы в сознании те
заботы, о которых он только что с удовольствием забыл. Он не хотел утратить
легкого и радостного настроения, поэтому “сопротивлялся” воспоминанию.