— Что ты, что ты? — успокоил он, продолжая осыпать поцелуями ее руки. — Не бойся, не думай... я знаю — ты не любишь меня, ну и ладно... лишь бы ты понимала...
— Замолчи, — она плотно зажала его рот ладонью. — Ты слишком много говоришь. Понял? Слишком много говоришь — слишком мало пишешь.
— Да я!.. — вырвался он из-под ее ладони. — Да я каждый день!..
— Замолчи, — повторила она.
Раков прикрыл глаза.
А когда открыл — увидел рядом со столиком свою жену.
Она стояла, вероятно, уже давно — и, конечно же, видела, как он целует руки чужой женщине.
— Ах ты, господи... Ве-ера,.. — произнес он и слишком резко отнял ладони Надежды от своих губ. — Как ты здесь оказалась?
Она молчала. Стояла, расставит ноги, выпятив огромный живот, в угарном дымном полумраке, очень нелепая, дикая, экзотическая — на фоне пьяных танцующих, пьющих, галдящих, смеющихся.
— Присаживайтесь, пожалуйста! — неловко засуетился Закатов, придвигая стул. — Как раз место свободное... пожалуйста. Будто для вас приготовлено.
— Будто бы? — сказала Вера. — Будто бы — для меня?
— Вы жена Евгения Петровича? — спросила Надежда (надо же было что-то говорить!).
— Бывшая жена, — Вера продолжала стоять.
— Ну-ну, Верочка, только без истерик, — торопливо сказал Раков. — Присядь, присядь. Не стой тут... воплощенной укоризною. Сейчас я все объясню. Только не перебивай. У нас тут шел разговор о важных проблемах, и выяснилось, что Надежда — эту девушку так зовут — так вот, я обнаружил, что Надежда меня понимает... меня это так обрадовало, что я даже в шутку поцеловал ее руку!..
— Да! Да! — подтвердила Надежда. — Именно так.
— Ты целовал ее руки минут пять подряд, — глухо сказала Вера, не садясь, не меняя позы, лишь чуть раскачиваясь справа налево. — Ты поцеловал ее не меньше тридцати раз. Я видела, как ты лизал ее грязные лапы!..
— Зачем вы так?! — воскликнул Закатов.
— Вера! — и Раков рванулся к ней, вскочил со стула.
— Не трогай меня... подлец! — закричала Вера. — Не прикасайся! Мерзавец! Я знала, что ты обманываешь меня, знала, знала, знала! Придумал какой-то банкет... где твой банкет, где? Где твой Драшкин?
— Рядом, в том зале, — оживился Раков и указал на дверь банкетного зала. — Пойдем туда... пойдем? И Драшкина увидишь, и всех других...
И он потянул Веру за собой.
Но пройти туда они не успели. Дверь банкетного зала распахнулась — и оттуда вышел пьяный Драшкин в обнимку с секретаршей Любашей. Она его вела. Быть может, танцевать. Быть может, в туалет. Исполняла свои обязанности.
— Товарищ Драшкин! — воскликнул Раков. — Постойте, секундочку! Познакомьтесь — это моя жена... Вера, познакомься. Товарищ Драшкин, подтвердите, пожалуйста...
— Прочь! — воскликнул Драшкин, потом всплеснул руками и старческим голосом запел: — Листья желтые над кладбищем кружатся!.. И на гроб мой с тихим шелестом ложатся! Тру-ля-ля-ля!..
— Товарищ Драшкин... — изумленно прошептал Раков, пятясь.
— Дайте, пожалуйста, пройти, — сердито сказала Любаша. — Нашли время для деловых разговоров...
Раков и Вера отошли к столику, за которым сидели растерянные Закатов и Надежда. Вера остановилась, покачнулась, потом пристально посмотрела на Ракова.
— Ну, чего ты?.. Чего ты? — тоскливо сказал он. — Чего так смотришь? Я ведь тебе все объяснил... и Драшкина ты видела.
— Это не Драшкин... это какой-то пьянчуга. Ты врешь.
— То есть, как это — не Драшкин?.. — растерялся он. — Ну, хорошо. Пойдем, я познакомлю тебя...
— Не хочу! — перебила она.
— А к этому столику я случайно подошел... клянусь.
— Не ври! Не ври! — закричала Вера и вцепилась в его пиджак, затряслась, зашлась в крике, брызгая слюной. — Не ври мне больше! Пожалей меня... зачем ты меня мучаешь?!.. Зачем ты издеваешься надо мной?..
И она опустилась перед ним на колени.
— О, боже мой... — прошептала Надежда. — Что ж это происходит?..
— Вера! Вера! — Раков пытался поднять ее. — Вера, замолчи! Я все объясню! Ты заблуждаешься... Вера!
А она — рыдала, ловя его руки, Целуя их, хватая его за ноги, прижимаясь к нему.
— Пожалей меня!.. Пожалей... — прорывалось сквозь плач. — Ну, я ноги твои — хочешь? — буду целовать... хочешь?.. Хочешь?..
Раков с трудом поднялся, обнимая-придерживая плачущую жену.
— Извините, — обернулся он к Закатову и Надежде. — Мы должны уйти. Извините.
Закатов кивнул. Он не мог прийти в себя и осмыслить происходящее.
— До свиданья, Ракитин, — и Надежда вдруг ласково и печально ему улыбнулась. — Все утрясется... я верю.
А он обнял жену, повел ее к выходу, осторожно и с трудом пробираясь сквозь толпу танцующих.
Вера шла, как пьяная, еле волоча ноги и спотыкаясь. Иногда она что-то невнятно выкрикивала — но, к счастью, никто из веселившихся не обращал на нее внимания. Стоял дикий шум. Пьяное броуновское движение. Раков проталкивался локтями и, казалось ему, слышал со всех сторон:
— Раков! — кричали одни.
— Ракитин! — кричали другие.
Но так ему только казалось.
Наконец-то выбрались на свежий воздух.
Ночь.
Раков посмотрел на часы — около двенадцати. Огляделся: невинный днем, парк ночью казался жутким лесом: высокие сосны, пихты, густой кустарник... а верхушки деревьев шумят, колеблются от ветра.
— Подожди, — сказала Вера, задыхаясь. — Мне плохо... постой немножко...
— Вера, надо идти, — и он взял ее крепче под руку. — Пошли, уже поздно.
— Да, да, я иду...
Она шла медленно, покачиваясь и спотыкаясь.
— Вера! — он начал сердиться, и ему показалось: она дразнит его, специально медлит.
— Хорошо, хорошо, хорошо.
Раков свернул с аллеи, чтоб сократить путь, и они пошли напрямик через заросли, мимо старых сосен, продираясь сквозь кусты и мусор-валежник.
— Подожди... — Вера опять остановилась, присела на поваленный ствол. — Не могу... сейчас... нет, не могу...
— Ах, черт!... Да пошли же!
— Женюра... милый... — сказала она вдруг тихо-тихо.
Он испугался:
— Что? Что случилось?
Лицо ее — бледное, в капельках пота, рот искажен страдальческой гримасой.
— Кажется, началось...
— Кажется?! Кажется? — почему-то (от страха, что ли?) рассердился Раков и выкрикнул: — Кажется или точно? — а Ракитин внезапно подумал отстраненно: «Во всем этом есть нечто библейское — сосны, ветер, луна, мрак, звезды... и даже внезапные роды...» — а Раков опять закричал: — Кажется или точно?!
— Кажется... — прошептала она, медленно опускаясь на землю. — Не сердись... Разве ж я
