обморозил нос. Ну ничего, завтра встану пораньше и пойду бродить. С большим праздником вас, дорогие мои люди! Хорошего вам веселья! 7 ноября. Вечер Праздник! Наперекор погоде, усталости и маминому характеру — взволнованный, всеобъемлющий праздник! И хотя с утра корчилась в груди обычная гнусная тоска, я все-таки испытал его — напряженное, острое чувство радости и простора, чувство, которое заставляет вопреки пронизывающей сырости ходить нараспашку, улыбаться встречным и поперечным, любуясь миром. В общем день прошел так. Встал рано, полный готовности следовать хоть на край света за демонстрацией. Завтрак с фантастически вкусным пирогом, испеченным мамой. Мирное, праздничное утро. Но начался жестокий спор. Одним словом, я убежал, буквально убежал, из дома на два часа позже, чем хотел, и история эта испортила мне душу. В Москве моросящий, холодный дождь, намокшие, хлопающие на ветру красные полотнища, слякоть и веселые люди: стройные, в ярких свитерах физкультурницы, черно-золото-красные прозябшие милиционеры, ребятишки с флажками и шариками, музыка, лозунги, шум, смех, праздник! На Советской площади в витринах карикатуры на Черчилля и К°, бисер капели на ветках вчера посаженных лип, парадное великолепие зданий, и посреди площади — серо- зеленые громады отдыхающих после парада танков. В люках молодые розовые лица бойцов. На одной из башен — яркий букетик цветов на высокой тонкой ветке. Потом грохот моторов, клубы дыма, танки идут вниз по улице, и за ними — стаи мальчишек в диком восторге. Самые счастливые успели забраться на борт и что-то неистово, захлебываясь от возбуждения, кричат своим менее счастливым сверстникам, бегущим сзади. И весь город, кажется, наполнен лязгом и рокотанием моторов. У «Националя» дружелюбное, с широкой улыбкой приветствие дежурного милиционера какому-то дипломату-иностранцу и четко-вежливый ответ (сухая, быстрая ладонь к шляпе и кивок), а потом вдруг долгое рукопожатие. Потом лирика: необыкновенные девушки — сон мой — и грустные песни по радио… И первые огоньки в мокром, наполненном смехом и счастьем городе. В семь часов я был уже дома. Мама захворала с полудня, простудилась и поминутно сухо кашляет. Все так же озабочена, опечалена и так же готова, наверное, ругать меня за всякие грехи. И мне уж совсем, совсем не празднично. И хочется товарищей, шума, суматошного веселья! Сейчас посмотрел, мама совсем седая и бледная. Больна и устала. А я смею говорить о празднике! Но что же мне сделать? Что мне и как мне помочь? Горе- горюшко. 12 ноября Неудачи. Вчера был в университете по делам своего жадно желаемого перевода на очный филфак. Кажется, ничего не получится (во всяком случае, этой зимой). Я даже не смогу произнести перед ректором прочувствованную и страшно убедительную речь, которую я вот уже полмесяца вынашиваю и приукрашиваю, по той простой причине, что меня к нему не пустят. Разговор с секретарем был краток и скучен. Я, волнуясь, деревянно выразил свое желание записаться на прием, и секретарь несколько раз сухо объяснила, что ректор по таким вопросам сейчас не принимает и что поэтому мне надо ждать будущего года, но что, впрочем, она (чтоб убедить меня совершенно) справится об этом у самого, и во вторник я смогу узнать о результатах. Огорчен, нет, убит я был страшно. Вдруг это значит, что все мои мечты о трудной, интересной, золотой жизни студента не осуществятся? Это значит, что я опять один, скучен и зол. Кроме того, если вспомнить о вопросах «прозаических» — стипендия, карточки и т. п., — то я — короче говоря — может быть, вообще лишаюсь возможности образовываться согласно желанию и на очень долгое время. Вчера я целый день рычал и убивался внутренне. А мама расхлебывала. Нет, нет, не знаю, как смогу я сохранить те крохи бодрости и молодости, которые я еще не растерял, если мне не удастся встать вровень со сверстниками, если я не глотну чистого воздуха юности, здоровья, задора, труда, лирики, умничанья — чистого воздуха тех будней, которые захватывают, зовут меня каждый раз, как я попадаю в университет. Вот вчера я зашел на факультет к В. В тесном вестибюле толпа парней и девушек обступила какого-то преподавателя и выпытывают у него все, что можно выпытать о внутривидовой борьбе, о трудах Лысенко, и здесь же вступают в спор между собой и с самим преподавателем. Шум, смех. Слышно: «Он стоит на ламаркистских позициях!.. Внутривидовая борьба существует!.. А как же Лысенко?.. Это революция в ботанике!.. В своих статьях… Абсурд!..» — фамилии, термины, остроты и т. д. Захожу в боковой зал — аудиторию. У стен, у столов и на столах студенты, и опять вокруг споры, смех, умные лица над книгами. А в углу, у окна, две девушки в накинутых на плечи пальтишках, и третья тихонько наигрывает, разбирает рахманиновский романс «Не пой, красавица…». И так все хорошо — и этот зал, уставленный столами, и обилие книг, и этот высокий полусвет из окон, и девушки, и Рахманинов, и вся эта обстановка умной и веселой жизни. На стене факультетская газета: «Итоги работы наших студентов в колхозе. — Агитпункт открыт! — Привет студентам-москвичам от белгородцев! — Новые стихи наших поэтов. — Это наши лучшие комсомольцы!» — так и отдает атмосферой молодого, трудового комсомольского мира, из которого меня вырвала гнусная болезнь и в который меня теперь не пускают. Вот теперь с волнением и со смутной надеждой ожидаю вторника. Хоть бы меня принял этот самый ректор, я же расскажу ему, я же заставлю его поверить в то, что ради такого случая можно сделать исключение из сухих и бессмысленных правил. А если он попросту сухарь администратор и все пламенные слова его не трогают, тогда я нагрублю ему напоследок, выйду, лягу и скажу: «Топчи, плюй на меня всякий, я посмел поверить в то, что ректоры и директоры могут быть людьми…» А кроме шуток, я просто не знаю, как я буду дальше существовать и как мама. Тяжко, ох, тяжко, братцы. Сегодня после обеда хочу съездить к Сидорычу. Далеко, скользко, но я просто не могу больше один. На днях водил маму в кино на «Воспитание чувств». Она в восторге. И я тоже. Фильм на самом деле замечательный. А Марецкая 1 и того лучше. Варенька, Варенька… 1 Марецкая Вера Петровна (1906 —1978) — народная артистка СССР, Герой Социалистического Труда, исполнительница главных ролей в фильмах «Член правительства», «Она защищает Родину», «Сельская учительница». Даже стихи на ум нейдут, так нескладно все получается. С утра сегодня грыз латынь. Спотыкаясь, перевел полстраницы и сник. Ну ее к черту! Гнусно, гнусно живешь, Макар!.. 17 ноября Только что из университета. Был на латыни. Устал до ломоты, но удовлетворен. Сидел в маленькой аудитории в тесном кругу: девушки, ребята и чудесный Александр Иванович. Интересно, весело, славно. А завтра — решение. В двенадцать к ректору. Не могу подумать, что мне могут отказать. А ведь могут… На улице гололедица. Ходить ужасно трудно. Но все-таки это зима. Белая, пушистая, с сиреневыми сумерками, со стаей галок над Кремлем, с девичьими лицами «ярче роз». Вот насыплет снегу, запорошит все вокруг — хорошо жить будет! Только бы ноги не подвели. Не могу отделаться от предчувствия мрачного. Кровь плохая, в спине справа что-то злобно побаливает, и на
