из «Войны и мира», в которых концентрируется стихийная, мужицкая, христиански-языческая вера в божественный промысел и мораль покорства. Л. Толстой мог судить о современной ему жизни с глубоко им усвоенной народной патриархально-крестьянской точки зрения, во всей непосредственности и наготе передавая ее трезвую, демократическую силу и ее религиозные заблуждения. «До этого графа подлинного мужика в литературе не было», — замечал В. И. Ленин. Эта мужицкая точка зрения, воспринимающая жизнь без привычных условностей, простая и трогательная вера, весь особый строй мыслей и чувств, связанных с патриархальным укладом жизни и физическим трудом, является также искомой величиной во всех тех глубоких нравственных поисках, которые предпринимают вслед за автором и литературные герои Л. Толстого, идущие в своей душевной жизни от сложного к простому, от драматически взволнованной, богатой кризисами и бурями утонченной психологии индивидуума к общей вере, к какой-то простейшей и всеобъемлющей заповеди. Л. Толстой вывел в своих гениальных романах, повестях, рассказах и пьесах множество героев, исключительно богатых внутренней жизнью и исключительно пластичных внешне. Они понятны всем. В мировой литературе не часто встретишь столь величественное обозрение целых эпох во внутреннем развитии героя, историю его исканий и падений, разочарований и новых восхождений к новым вершинам. Героев Л. Толстого обуревает тревога, в каждый из периодов жизни какой-то внутренний голос страстно вопрошает их: а правильно ли они живут? Полные первозданной жизненности, способные темпераментно желать, глубоко думать и любить, доступные всем очарованиям и тревогам по-толстовски непосредственной человеческой природы, они, однако, вечно в пути, в томительном духовном росте и, кажется, не могут успокоиться даже в счастье. В них в особенности отразилось то свойство героев русской литературы, о котором Стефан Цвейг говорил как о «высшем сердце, одержимом тревогой». Но в том и состоит сила и человечность жизнеобильного толстовского искусства, что в истории героя, которую представляет из себя его обычное повествование, нам интересен, важен и поучителен не конечный результат, не «просветление», не слова «нагорной проповеди», переродившие Нехлюдова в финале «Воскресения», не тот мистический «свет» любви, который зажегся для умершего Ивана Ильича («Смерть Ивана Ильича»), не те слова старика крестьянина: «Он для души живет. Бога помнит», которые потрясли Константина Левина («Анна Каренина»); нас глубоко захватывает и волнует сама мудрая картина жизни, написанная рукой гения, то обаяние живых, развивающихся, драматических и сложных человеческих судеб и характеров, в которые мы погружаемся в его книгах, то ощущение настоящей жизни с ее бьющейся жилкой, которое нас охватывает — и в философских концепциях, и в живой травке, «слышно как» растущей из весенней разогретой земли… «Война и мир». Поразительно гармонично — поистине на уровне Гомера — в этом романе, являющемся, по мнению многих, лучшим романом XIX века, соединен эпический сказ об одном из исторических потрясений России — Отечественной войне 1812 года против «великой армии» Наполеона — с повествованием о частных судьбах нескольких русских людей, изображенных с почти волшебной пластичностью и поэзией их внутренней жизни, как всегда у Толстого, тревожной и значительной. Мы не говорим о тех знакомых каждому картинах русской жизни и природы, остающихся навеки прекрасными и близкими душе. Яркость, совершенство изображения в «Войне и мире» таковы, что все описанное там становится как бы частью души, частью биографии читателя. И — правду сказать — мы лежали вместе с Андреем Болконским на поле боя под высоким и чистым «небом Аустерлица» и вместе с Николаем Ростовым проносились в строю на царском параде, мы видели великого полководца и колонны войск у Бородина, мы праздновали веселые деревенские святки и смотрели в отчаянные, влюбленные глаза Наташи Ростовой… «Анна Каренина». Глубок и драматичен в этом романе рассказ о борьбе горячего, живого чувства с чопорностью и ханжеством «света»; трагедия красавицы Анны, пленительного существа, убитого светом, разлад любви и семьи в сословном обществе рассказаны здесь как общественная драма на фоне всей русской жизни, взбаламученной капиталистическими нововведениями… «Воскресение». Самое обличительное из художественных произведений Л. Толстого, содержащее беспощадный социальный анализ буржуазного общества, обнаруживающий «ложь, ложь и ложь» повсюду, начиная от министерских кабинетов и царского двора до светской гостиной и судебного заседания, от церковного алтаря и театрального зала до каторжной тюрьмы… Этой ложью глубоко заражена даже душа интеллигентного барина Нехлюдова, переживающего в романе нравственное «воскресение». Образ проститутки Катюши Масловой остается больным упреком всякому строю жизни, уродующему и унижающему достоинство человека. Именно за этот роман, за содержащуюся в нем сатиру на церковную ложь Л. Толстой был отлучен от лона православной церкви. Совершенно новой чертой в изображении человеческого характера у Толстого, максимально приблизившей содержание его книг к читательскому восприятию, к его сердцу, было то, что Н. Г. Чернышевский назвал способностью передать «диалектику души», то есть противоречивое и бесконечное течение, изменение, развитие форм и явлений психической жизни человека. Исключительная внимательность ко всем проявлениям душевных состояний человека, развитая у Л. Толстого вдумчивым самонаблюдением с самых ранних лет, позволила ему обогатить средства художественного изображения психологии такими находками, как «внутренний монолог», передающий всю смену душевных состояний, особый лаконизм в определении внешнего и внутреннего облика героев через указание на малое число устойчивых и ярко индивидуальных их черт, а также изощренное искусство «трезвого» отношения к своим впечатлениям, умение изобразить любое явление поэтически, как бы таким, как оно есть, в «естественных» красках. В результате реализму Л. Толстого в огромной степени свойственно то качество подлинного искусства, которое Гоголь прекрасно назвал — «полное воплощение в плоть». Никто из писателей до Толстого не приближался так близко к человеку, к его физической и психической жизни, никто не касался вопросов такой смелой глубины и неотвратимости. Поистине до последних дней жизни и писательской работы Толстой остался верен декларированному им в молодости художественному принципу: «Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда». В эпоху назревания и подготовки всемирно-исторических событий в России, завершившихся Октябрьской революцией, Л. Толстой переживает глубокий кризис творчества и мировоззрения, который привел его к полнейшему разрыву со своим классом, его идеологией и самим образом жизни. Л. Толстой в конце 70-х и начале 80-х годов окончательно становится на нравственный и идейный полюс патриархального крестьянства, подвергающегося в историческом процессе разорению и насилию. В последние тридцать лет своей жизни Л. Толстой выступает, как он говорил, «снизу, от ста тысяч», то есть от имени страдающего и возмущенного народа, с рядом исключительной силы художественных и публицистических обличений современной жизни, гремевших в те годы на весь мир. Он срывал «все и всяческие маски» с идей, ценностей, понятий и «столпов» буржуазного общества, с особенной силой выступая против войны, обличая «завоевательскую манию» современных правительств. Одновременно с разящей силой разоблачения и протеста Л. Толстой глубоко почерпнул в патриархальном крестьянстве и его стихийную веру, ставшую основной частью в идейном и этическом комплексе «толстовства», — проповедь «непротивления злу» и «самоусовершенствования». Лучше других видя ужасное положение вещей в мире, Л. Толстой встал на путь утопического их исправления — путем обращения к душе человека, способного внутренне освободиться от ненависти и пороков. В эти годы Л. Толстой стал всемирно известным как апостол нового вероучения, соединявшего в себе нравственные элементы многих религиозных учений — от раннего христианства до древнеиндийской философии. Всему миру становится известно имя Л. Толстого — графа, идущего за мужицким плугом, и великого писателя, ставшего вероучителем. Ясная Поляна — родовое имение, расположенное в средней России, где живет Л. Толстой, — становится местом паломничества людей разных стран и народов.
