абстрактных «туземцев». От этого происходит в повести особая, почти условная острота действия и эффектность колорита. В «Путешествии в страну, которой еще нет» рассказывается как будто бы об обыкновенно-прозаическом и сугубо деловом акте — о победе правильного направления в поисках залежей нефти где-то на кавказском месторождении. Но ситуация, напоминающая пьесу А. Крона «Глубокая разведка», отнесена здесь куда-то в условную долину Тба, в поселок, занимаемый сектой баптистов, в обстоятельства слишком неожиданных встреч и странных совпадений, и все, что здесь происходит, ощущается читателем в двух планах: в одном — вполне реальном и в другом — выдуманно-экзотическом, почти символическом плане. Такова же насквозь условная, многозначительно-мистификационная и страшно увлекательная повесть «Возвращение Будды». На фоне реалистически изображенной революционной российской действительности сплетается удивительно нереальный рассказ о необыкновенном профессоре, который через всю страну везет в дар народам Азии необыкновенную статую Будды, и о том, как статую его сопровождает необыкновенный буддийский монах в форме русского офицера. Во всем этом сказалось давнее, идущее от «Серапионов» недоверие писателя к простоте и реальным соотношениям вещей в искусстве. Здесь еще слишком дает себя знать пресловутое «остранение», вызывающе искусственная обработка сырого жизненного материала, пропагандировавшаяся в те годы формальной школой в литературоведении и критике. Характерная черта многих произведений Вс. Иванова, относящихся к этому периоду,— культ иронии, иронического осмысления жизненных фактов. В «Повестях бригадира M. M. Синицына», рассказывающих о трудовой современности, это ироническое осмысление достигается формой рассказа, вложенного в уста человеку, чья речь изобилует штампами газетной и ходовой пропагандистской торжественной фразеологии. Таким образом, ирония возникает здесь порой из бурлескного несоответствия существа дела тому ораторскому слогу, каким об этом повествуется. Типичный служебный анекдот здесь излагается стилем воззваний и речей — таков рассказ «Бухгалтер Г. О. Сурков, честно погибший за свою идею». Даже биографические, мемуарные отрывки, посвященные встречам с М. Горьким, опубликованные в 1928 году, Вс. Иванов называет подчеркнуто иронически и традиционно «Сентиментальная трилогия», желая устранить могущее возникнуть впечатление непосредственности и «сантиментов». Наиболее значительным произведением этого периода в творчестве Вс. Иванова явился уже упомянутый роман «Путешествие в страну, которой еще нет». В нем писатель во многом приближается к цели, столь долго не дававшейся ему, — художественно отобразить трудовую героику советской жизни, показать ее ведущие начала. Главное действующее лицо повести, коммунист, ученый- геолог Павликов, человек авантюрной судьбы, герой большевистского подполья и гражданской войны, олицетворяющий «волю и целеустремленность», борется за начало разработок нефти в южной долине Тба. Автор создает еще во многом условный, абстрактный образ. Нельзя согласиться с целым рядом нарочитостей, которые есть в его обрисовке, — малоестественный для такого человека высокомерно- загадочный и позерский склад ума, порой дешевая ирония над всем святым, что у него есть в жизни: «Мне бессмертие не нужно, я еще по старческому маразму могу в какой-нибудь уклон впасть и тем навредить республике!» Но в то же время в образе Павликова, в его размышлениях иногда звучит высокое и светлое чувство социалистического энтузиазма, любви к своей стране, восторг от сознания величия эпохи, в которую ему приходится жить и работать. Для выражения этих чувств Вс. Иванов находит исключительно весомые слова: «Человечество жило в чудовищно прекрасные дни, каких оно не видало никогда раньше! Над океанами и над материками проносились летающие корабли, люди разговаривали друг с другом на расстоянии тысяч километров, исчезли религии; величайшие художники и философы воспевали радости жизни; строили гороподобные здания, и население столиц и городов во много раз превышало некогда блиставшие царства древних. На земле исполнилось все то, о чем писали утописты, книги которых наконец-то стали смешными и наивными, и вот на гигантских равнинах, называемых некогда Российской империей, произошло самое чудеснейшее из чудес земли…» Далее говорится о тех великолепных преобразованиях, которые произошли за короткий срок на нашей земле, и о том, что мысль о построении социализма «ясна, и прекрасна, и выполнима и люди, казалось, должны бы плакать от умиления, что живут и видят такую эпоху…». Таким должен был быть пафос романа Вс. Иванова. Автор хотел показать бывших героев революции на новом участке борьбы, объяснить новые судьбы людей. «А что вы делали после двадцатого года, солдаты танка пять со звездой?» — этот вопрос главный в романе. Но этому во многом помешали недостатки и идейного и художественного характера. В романе странным образом вновь возникает противопоставление организаторской воли, «разума» — человеческой натуре в ее первобытно- стихийных проявлениях. Образ пастуха Рентулича, предстающего на страницах романа в виде какого-то толстовского дяди Ерошки, является в определенном смысле антитезой Павликова по одной и той же вечной схеме. Уход к Рентуличу жены Павликова лишь подчеркивает весь «драматизм» этой коллизии, мнимость которой очевидна. На страницах романа в мыслях о нашей эпохе коммунист Павликов как-то рассказывает о главной истине нашего века, принятой миллионами, истине, которая «заключалась в том, что недостойно звания человека работать так, чтобы его трудом пользовался другой, лентяй, может быть, или негодяй». Помимо односторонности этой мысли (ибо еще более недостойно звания человека — пользоваться трудом другого), здесь выявляется роковая для романа наивная концепция подмены социально-классовых явлений (эксплуататор-капиталист и эксплуатируемый пролетарий) бесформенно-моральными, общечеловеческими категориями (лентяй, негодяй и т. п.). В романе это сказалось и в навязчиво абстрактном противопоставлении разума и биологической стихии в человеке, и в слабой художественной обрисовке образа предателя и вредителя — инженера Сожа, чье предательство и вредительство объясняется лишь проявлением слепоты и глупости, — ибо кто же всерьез может быть «ослушником законов революции»? Но тем не менее роман полон страхов перед теми «ужасными событиями», которые происходят оттого, что «корабли человеческих мыслей» выходят «на вредное, отвратительное русло». В сущности, Павликов одинок среди врагов, стихийных противников, интриганов, и делу его — розыскам нефти — все время грозит стихийная гибель (атмосфера угроз и беспокойства создается в романе напоминанием о беспрестанном грохоте обвалов в горах, окружающих долину Тба). Вокруг Павликова плетется сеть опасных интриг, на него обрушивается несчастье за несчастьем — топится сестра, уходит жена, комиссия из синдиката явно враждебно настроена к его проекту, против него бунтуют баптисты и даже покушаются на его жизнь. Странное экспериментальное сгущение всевозможных отрицательных обстоятельств должно подчеркнуть стальное сияние павликовской «воли и целеустремленности». Но, не сумев полноценно выразить пафос социалистической героики на новом этапе развития в образах основных героев и в их взаимоотношениях, Вс. Иванов в своем романе создал ряд запоминающихся, великолепных эпизодических сцен «второго плана», в которых-то прежде всего и отразилась главная идея романа, его внутренняя патетика. Таков, например, героический эпизод бурения первой скважины, когда человек «стоит на скале, поедаемый сухим солнцем долины, и бурит, бурит… ради детей и будущего!». Таков и финал романа, принадлежащий к лучшим (и забытым) страницам советской литературы, воспевающей трудовой порыв наравне с подвигом самопожертвования и боевой доблести. Первая скважина дала нефть; победили упорство и энтузиазм Павликова, отдавшего ради этого счастливого мгновения все, что он имел дорогого… Мастер-немец Сангигупор, сперва сомневавшийся, а потом увлеченный верой своего начальника в успех разведки, думает, стоя около бурлящего нефтью источника рядом с Павликовым: «Он (Павликов) оставил в долине труп сестры, оставил жену и твердо и непоколебимо идет утешать больную мать. Гордость, радость и слезы охватили Сангигупора. «Какой в Стране Советов народ! Какая здесь республика! Какая прекрасная у нас планета!» Сангигупор последний раз посмотрел на фонтан и сказал: «Фонтан!.. Но он клокочет, как Германия!» — «Он клокочет, как мир, Сангигупор, — отвечает Павликов, — он клокочет, как человечество!» Победа коммунистической веры в будущее, революционного бескорыстия изображается в романе Вс. Иванова как отважное путешествие в страну, которой еще нет, но которая будет!
