Вихров — не преступник. Что известно о нем его дочери в начале романа? Лишь то, что, «судя по редким и всегда недоброжелательным статьям в специальной печати, это был угрюмый, несговорчивый, устаревшего мировоззрения человек, далекий от понимания задач современного лесного хозяйства… и дай бог, чтобы описываемые там промахи да ошибки получались у него бессознательно! Надо думать, в сочетании с неуживчивыми чертами его характера это и стало причиной распада семьи». Вот и все. Но посмотрите, с какими мыслями, в каком возбуждении идет Поля на встречу с отцом! Опасаясь «по-девчоночьи разреветься» и вопреки естественному чувству, она взвинчивает себя до невыносимой степени. Собираясь «отомстить за мать» и сказать свое «честное комсомольское суждение» в лицо отцу, она уже не видит ничего, кроме какого-то «исчадия капитализма», «массивного, как мясной прилавок, письменного стола с бездарной бронзовой чернильницей, — и по ту сторону ждал ее холодный, изготовившийся к поединку человек, судьбой назначенный ей в отцы». Так мрачно, так натужно чувствует та самая девочка, при одном взгляде на которую только что люди улыбались «с такими осветленными лицами, словно слушают перекличку ранних птиц в лесу, еще обрызганном росою»! Здесь как нельзя рельефнее выступают две стороны морально-эстетического идеала романа «Русский лес», где иной раз напряженная выспренность соседствует с красотой, а задушевность — почти с бездушием. Много страниц романа посвящено розыскам, которые ведет Поля, с тем чтобы установить, кто же ее отец — враг или друг. Причем делает это она странно, все больше по приметам и уликам, через вторые и третьи лица, исследуя труды Вихрова и с пристрастием внимая повести его жизни, которую слышит из уст тетки Таисы. И всякий раз, когда уже ничего тайного не остается, Поля находит еще лишний повод, «крючок», который все оттягивает и оттягивает момент встречи отца с дочерью. На этом построена искусственная в своей большей части сюжетная интрига романа. Бросается в глаза одна странная и однообразная закономерность, по которой расположены судьбы героев романа «Русский лес» в пору войны — высшего для них испытания и подъема. Поля стремится в бой, но обязательно чистоты ради, чтобы избавиться от ядовитого, расслабляющего соприкосновения с черным прошлым, которое она находит в своей фамильной истории. Автор упорно проводит эту линию в характере своей героини. «Что-то мешало ей подняться в… трудную даже для выговора огневетровысь, означавшую в переводе на Полин язык человеческую чистоту. Выбившись из сил, она взглянула на ноги себе — ее держал свинец все той же отцовской тайны». И у ни в чем не повинной советской девочки рождаются поразительные «надрывные» слова: «Я заслужу прощение всей жизнью моей… я буду делать самое трудное… уж когда все откажутся, а я пойду и сделаю. Я за нас обоих отработаю…» Она отца своего имела в виду». Это Поля. Но вот ее ровесник, приемный сын Вихрова, сын раскулаченного — Сергей. Он тоже идет в бой, собираясь мстить не только за подлость фашистских замыслов, но и за себя самого, связанного, как он постепенно чувствует, неотъемлемой нитью родства с тем, что клянут его ум и сердце. Больше того, даже детство, проведенное им в стенах профессорского домика, кажется ему порочащим. Он жаждет «раствориться в коллективе». О рабочих он рассуждает почти как кающийся интеллигент: «…признание безмерного рабочего множества», «великое посвящение… из рук старого неулыбчивого человека, который… отождествлялся со всем рабочим классом». Желая раствориться в этой рабочей массе, мальчик, воспитанный в семье ученого, только что рассуждавший об «Исповеди» Толстого и называвший Вихрова «фатером», начинает говорить, подражая мнимому «пролетарскому» жаргону: «Я от хорошего дела не отказчик… Я тоже не прочь с устатку… Только время, на мой взгляд, не шибко подходящее». А в эпизоде прощания, перед отправлением на фронт, Сергей ожесточенно вскипает: «Какую личную корысть преследовал господин Грацианский… напоминая мне, что я сын раскулаченного… и что мне надо еще заработать, своей кровью смыть мое новое имя?» Мы спросим: разве так уходили на войну комсомольцы 1941 года? Все эти тяжелые психологические атрибуты отнюдь не делают привлекательнее энтузиазм юных героев, которым все время свойственна странная возбужденность общественного сознания; в нем есть сдвиг, который заставляет их (иногда в очень неподходящих обстоятельствах) воспринимать все вокруг в какой-то символике, болезненно реагировать на все, что не соответствует отвлеченным идеям «правды», «чистоты» и т. д. Порою это передает настоящую моральную требовательность советской молодежи; но иногда писатель не чувствует нормальной меры вещей, и наши герои впадают в неврастению. Как, например, трудно поверить, что разведчица Красной Армии, пусть почти девочка, идя на задание, от которого зависит жизнь людей и развитие военных действий на фронте, все-таки не в силах не прихватить с собой в немецкий тыл святыню — камень с московской мостовой, который и подводит ее роковым образом. А вот уж прямо какой-то египетский эпизод, где Поля и Сережа на фронте, под вражескими снарядами, предают ритуальному погребению найденную ими руку любимого комиссара, на которой еще не стали часики. Понятно, что, живя в таком порыве к «огневетровыси», в таком трепете, который диктует малореальные чувства и поступки, Поля Вихрова не в силах была примириться с тем, что у нее не безупречный «родитель». Для Поли, для ее «чистоты» невозможно признать отцом человека с недостатками. Если ее подруги не затравят, она сама себя сумеет затравить. И автор нигде, ни одним словом не осуждает такую «совестливость»! Даже наоборот — на деяниях во имя этой «чистоты» построен, как мы упоминали, основной сюжет романа «Русский лес». Сколько раз, если судить просто, по-человечески, Поля должна была броситься на шею отцу! По сути дела, это должно было случиться уже после первого ее посещения вихровского дома. Она должна была также раньше понять или хотя бы почуять правоту Вихрова и гадкость его противника Грацианского. Но автор еще и еще разводит Полю с ее отцом. И даже после прослушанной ею лекции Вихрова, которая и со специальной-то стороны все раскрыла Поле, ей все еще биография отца представляется и «сырым и полутемным погребом». Поистине лес , в котором, томясь и волнуясь, бродит Поля Вихрова, кажется порою лесом из трех сосен, и не к «старикам», а к самым юным представителям рода человеческого в романе относишь слова ее подруги: «Почитай в их книжках, как они сами затрудняли самые естественные, казалось бы, людские отношения». Юные герои Л. Леонова затрудняют не только родственные отношения, но и все естественные людские отношения просто даже ко всем встречным людям. И в результате всего этого рядом с торжественной романтикой, рядом с выразительным описанием исторического парада в Москве 7 ноября 1941 года, рядом с чудесным Сапожковым и милыми детскими лошадками с тополиными пушинками на них — рядом с гуманизмом и живым страданием в романе существует неприятная обстановка недоверия и расследования. Снова берет нас «блазна» и уводит совсем не в ту сторону, куда мы хотим. Поля изощряет свои следовательские способности; постепенно в методичный разбор «дела Грацианского — Вихрова» втягивается и Варя; тетка Таиса подглядывает за Грацианским в щелочку, придя с мирным поручением — передать ему вновь вышедшую книгу Вихрова; Грацианский выслеживает Вихрова; Крайнев подозревает Грацианского; Морщихин — книжник Морщихин! — явившись за консультацией по задуманной им диссертации к профессору Грацианскому накануне своего ухода на фронт, сразу, еще не зная, что и зачем, тонко-шантажистски доводит профессора до столбняка. Но, конечно, совсем иное дело те факты, которые возникают в самом конце романа, когда в квартиру Грацианского начинают проникать темные личности «с того света» (в которых мы по дикции узнаем иностранцев), таинственно осведомленные о нечистом прошлом этого «выдающегося деятеля» и заинтересованные, видимо, в новых его услугах. Здесь писатель вправе насторожить всех.
