как полноправное выражение, требование духа сегодняшнего искусства. И однако, как это все неверно! Можно было бы сказать милой женщине, «стараясь быть убедительным», что стать большим социальным художником — это не значит непременно и настойчиво избегать в своем творчестве трагизма, а быть певцом трагического — не значит «нянчиться с собой». Интересно спросить: а что, автор Шестой патетической симфонии не был большим социальным художником, или в его творчестве отсутствует трагическое? И как вообще понимает автор трагедию? Как выражение отчаяния и гибели, безысходной скорби? В таком случае уже люди, жившие до нашей эры, смотрели на трагедию куда глубже, видели в ней нечто побольше «копания в себе». И как знать, может быть, именно того, что разного рода и степени упрощенцы окрестили «копанием в себе», «нянчаньем с собой», недостает нашей музыке и всему искусству, чтобы полноценно отразить простые и глубокие чувства современного трудящегося человека. Композитор не должен «нянчиться с собой». А с кем он должен «нянчиться»? И почему вообще художник должен исключать себя, тоже рядового социалистического работника, из своего творчества? Ведь сам же Осип Черный в тоне глубокого осуждения говорит о творчестве формалистов, создававших произведения на темы «Паровоз Пасифик» и романсы на тексты газетных объявлений.
Опера Cнегина осуждается (и, по-видимому, справедливо) за то, что в ней вместо советских людей действуют какие-то «гамлетики». Но нельзя же, борясь с гамлетизмом, проповедовать взгляд, который высказан одним из героев «Любови Яровой»: «У революционера… сердце должно быть стальное, а грудь железная».
Итак, по-видимому, не только несовершенствами художественного воплощения можно быть неудовлетворенным в романе «Опера Cнегина». Уязвимо и то эстетическое «кредо», которое строится из выступлений и соображений даже самых незапятнанных персонажей.
И тем это все досаднее, что Осип Черный — писатель достаточного умения и не без таланта. По-видимому, автору в этом романе недостает того, что он сказал об одном из персонажей своей давнишней книги: «Представление об искусстве было значительным; оно не умещалось в границах профессии».
Закрывая переплет этой неглубокой и неровной книги, совсем иначе воспринимаешь и ту нотную графью, которой он оформлен. Эти пустые «абстрактные» линейки без нотных значков как бы олицетворяют собой самый дух этого романа — о музыке, но без музыки.
1953 ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА Художественная биография Александра Порфирьевича Бородина, выпущенная в популярной серии «Жизнь замечательных людей», принадлежит перу авторов, известных своей плодотворной работой в области литературы для детей и юношества, но, кажется, впервые обратившихся к подобному жанру. С тем большим удовлетворением отмечаешь новый и немалый успех М. Ильина и Е. Сегал. Книга написана на очень хорошем литературном уровне; это интересная, поэтичная и одновременно серьезная, глубокая «повесть жизни» одного из лучших людей в истории искусства и науки. Любой читатель — молодой и старый, знакомый с жизнью и творчеством А. П. Бородина, и тот, кто впервые слышит это имя, — поймет и воспримет волнение и любовь, с которыми авторы рассказывают о своем необыкновенном герое. Нельзя не изумляться полноте жизни, размаху деятельности этого замечательного, редкостного человека. А. П. Бородин был тем «типом русского человека по своему энциклопедизму», о котором говорил Герцен применительно к Ломоносову. Великий композитор, чья величавая и тонкая музыка покорила слушателей всего мира, знаменитый химик, далеко продвинувший свою науку, энергичный общественный деятель, защитник народного просвещения и сам передовой педагог, наконец, несомненно способный литератор, владевший тайной увлекательного и легкого рассказа и стиха, — всем этим был А. П. Бородин. В музыке Бородина, в его литературном наследстве, в воспоминаниях о нем живет ощущение мужественной и мягкой человечности, сохранено все обаяние его личности, а также его ясное, оптимистическое миросозерцание. От авторов, создающих жизнеописание такого человека, требовалось много не только умения и такта, но, мы бы сказали, энтузиазма, чтобы не упростить благородный и сложный человеческий образ. Предваряя свою книгу обращениям к читателю, М. Ильин и Е. Сегал так характеризуют цель, которую они себе здесь ставили: «…дать цельный образ живого Бородина, каким его знали друзья и соратники». На наш взгляд, авторы успешно справились с трудной, но единственно верной для произведения художественной литературы задачей: они воссоздали цельный, полнокровный, живой образ великого человека. Александр Порфирьевич Бородин, изменяющийся с годами, действующий в разных направлениях, работающий, откликающийся на все в жизни, несомненно присутствует в талантливой книжке М. Ильина и Е. Сегал. Жаль лишь, что, рисуя этот образ, желая подчеркнуть, что Бородин, сидящий за роялем, — это тот самый Бородин, который только что ставил химический опыт, и как бы боясь, что «единства образа» все-таки не получится, авторы кое-где скрепляют это единство очень уж внешним и недостаточно верным прямым уподоблением работы музыканта работе химика: «От каждого музыкального образа он требовал такой же четкости и чистоты, какой он добивался, создавая новое химическое соединение», «Бородин сводит все эскизы и наброски в окончательный единый текст… Так химик, найдя новое химическое соединение, очищает его перекристаллизацией от всех примесей и загрязнений», «Как Бородин-химик, отделив кристаллы, отбрасывал уже ставший ненужным раствор… так и Бородин-композитор… удалял из либретто все мелочи…», «Словно грани в кристалле, картины в опере строятся не случайно, а по точным законам симметрии и противопоставления» и т. д. Не говоря о том, что, повторенный так упорно, в одной и той же форме, этот прием теряет действенность — нам не кажется верной самая мысль по существу. Конечно, творчество Бородина представляет собой пример очень осознанного процесса, и его музыка действительно отличается особой ясностью, стройностью, при всей ее стихийной силе. Но все же, хотя «солнце творческого разума», как пишут авторы, равно освещает и пути науки, и путь искусства, нельзя так прямо распространять на стихию музыки «точные законы симметрии и противопоставления» — не был Бородин таким Сальери, только уже не алгеброй, а химией поверявшим гармонию… Недаром в одном из писем Бородин замечал, что для работы над «Игорем» ему нужно «перестроить себя на музыкальный лад, без чего творчество немыслимо». И сами авторы, приводя свидетельства современников о том, как сочинял этот музыкант, прекрасно передают ощущение иного обаяния, иной стихии, в которую погружался гениальный Бородин, отходя от столика с колбами к роялю. Большим достоинством книги является ее эмоциональность, то поэтическое увлечение, с которым авторы повествуют о героической жизни А. П. Бородина. И не кажется странностью заявление авторов о том, что они «едва поспевали за своим героем, который умел быстро переключаться с одного дела на другое»; «поспевать» можно, конечно, за кем-то действительно живым. Книга М. Ильина и Е. Сегал способна возбудить у читателя не только желание больше знать о Бородине и слушать его музыку; она возбуждает любовь к этому человеку, жившему сто лет назад, — любовь, подобную той, какой Александр Порфирьевич при жизни пользовался у всех без исключения знавших его современников. А это, конечно, обуславливает и ценные «нравственно- образовательные» качества книги, адресованной главным образом молодому поколению. Авторы как бы стараются не так уж много «сочинять», говорить от себя. Нередко они как бы передоверяют рассказ различным красноречивым свидетелям и свидетельницам: письмам, воспоминаниям, художественным образам русских писателей, заимствованиям из документов, освещающим те или иные детали биографии, а главное, самому Бородину — в обильных выписках из его статей, переписки, мемуаров. И в том, как чутко отобраны и расположены эти драгоценные, дышащие жизнью материалы, в умных комментариях к ним, в том художественном впечатлении, которое создается в результате этой слитной работы писателя и исследователя, чувствуется умелость и талант опытных популяризаторов, тонких ценителей человеческого слова и мысли. Предоставляя страницы своей книги людям разных голосов, занятий, темпераментов, используя и 
