сумраке будущего вспыхнет то, к чему надо стремиться». Еще яснее, лаконичнее это внутреннее беспокойство героя выражается в вопросе, который он время от времени задает себе: «Куда жить?» При таком напряженном поиске человеком правды своего поведения в трагедийных обстоятельствах истории слабо и без глубокого смысла звучит совет, который дает Решетникову его командир, умный, но очень уверенный во всем человек: «Воевать надо… философствовать будем потом…» Он не понимает, что до этой несложной формулы, до такой прямоты и простоты надо именно дофилософствоваться или же приобрести ее, так сказать, «своими боками». Плохо, когда нашу юность изображают в виде «веселых ребят», которым «легко на сердце от песни веселой», — и больше ничего. Нет жизни, нет молодости, нет роста без гроз, без тревог и сомнений. Таким образом, беспокойная сложность душевного мира лейтенанта Решетникова не выдумана писателем. Это правда подлинной, а не схематичной «положительности», правда, которая всегда заключалась не только в осуществлении идеала, но и в самом стремлении к нему, в поисках, обидах, в ранах душевных, в постоянной непримиримости… Надо сказать, впрочем, что временами в повести Л. Соболева эти верные черты психологии молодого человека граничат с некоей исключительной неуравновешенностью, с таким психическим «натяжением», за которым идет спазма отчаяния, крик. Это есть и в том «саднящем» мотиве кровавой бойни, в которую превращается мир, мотиве, разрастающемся в сознании героя до уровня андреевского «Красного смеха»: «Все было залито кровью. Средиземное море, Бискайский залив, сам Атлантический океан — все было разных оттенков красного, кровавого цвета. Местами вода темнела сгустком свернувшейся уже крови, местами алела, словно текла из свежей раны… Материки купались в крови». Это есть и в некоторых излишествах нравственно-философских построений в очень важной для смысла повести и развития ее героя беседе Алеши Решетникова со своим первым старшим другом, капитаном Ершовым, о смысле жизни, о том, «куда жить». Это уже черты какой-то исключительной нравственной структуры, это гуманизм не милого юноши Алеши Решетникова, сына животновода, офицера Советского Флота, а особая душевная ранимость «искупителя» мирских преступлений и мук. Но это частности, и, может быть, все-таки им есть художественное оправдание. Ведь путь Алеши Решетникова к познанию смысла жизни и своей роли в эти трудные времена начался именно с отчаяния. «Как чудовищное и несправедливое противоречие воспринял он в детстве «вечный круговорот материи», трагедию жизни, обрывающейся в смерть. Алеша Решетников воспитался в среде, абсолютно противной всякому насилию, злу. Отец его — животновод, вносивший в выведение новых пород животных поэзию и философию. Своему сыну, с детства окруженному изобилием доброты и нарождающейся жизни, он внушил свою философию человечности: люди — высшие на земле существа — призваны охранять и поддерживать всюду «чудесный огонек жизни». Алеша рос в обожании этого дрожащего, чудесного огонька… И вот его, совершенно беззащитного, настигла первая волна отчаяния и разочарования: кто-то из школьных чинуш организовал для ребят «в познавательных целях» посещение скотобойни, где Алеша впервые услышал о механическом «освобождении животного от жизни». То же жестокое противоречие жизни и смерти, но уже в более осознанной, «взрослой» форме, уже с политическим зарядом, содержит и следующий эпизод из жизни героя повести «Зеленый луч», когда у подростка Алеши Решетникова зародилась еще книжная, возвышенная мечта о море. Здесь пришлось ему пережить и подлинную драму. Оказалось, что и этой веселой мечте о дальних плаваниях, о встрече с «зеленым лучом» не осталось на земле места. На море гибнет от фашистской торпеды первый старший друг Алеши — капитан Ершов, перевозивший на своем теплоходе продукты для испанских детей. И снова в возбужденном воображении подростка встает призрак кровавой бойни, когда-то так болезненно поразивший его детский идеализм. И тут же впервые взамен отвлеченной, поэтической темы моря и «зеленого луча» в разрушенном бурей сознании героя всплывает честное, суровое слово «долг». В нем наконец созревает убежденное решение быть военным моряком, чтобы прекратить пролитие крови, чтобы оборвать идущую по земле войну… В этом решении слилась и детская боль за уничтожаемый «чудесный огонек» жизни, и манящая мечта о море, о счастье, и созревшее гуманистическое чувство советского человека. «Ни в объяснениях, ни в доводах не было надобности. Была одна чрезвычайная простота: иначе нельзя». Здесь мы находим одну из замечательных картин повести: решившийся на все, воинственный мальчик мчится на велосипеде по степи навстречу небывало страшной грозовой туче, которая, как война, надвигается, близится, обкладывает кругом… И мать, которая «стояла у крыльца… стояла и глядела, как через несколько лет будут стоять и глядеть вслед своим сыновьям сотни тысяч матерей». Так дети нашего времени, поэтические и жизнелюбивые, приходят к военной профессии, к сознанию необходимости драться, защищая то светлое, счастливое, что у каждого в отдельности и у всех нас вместе есть в душе. Но и стоя на мостике военного катера, идущего в трудную боевую операцию, Алеша Решетников оставался самим собой — в его сердце жила мечта о «зеленом луче», приносящем счастье. И казалось, что до сих пор не ясно, «куда жить», чтобы достичь этого счастья. Но все поэтические абстракции отступают перед простой героической людской правдой. Первая встреча лейтенанта Решетникова с его матросами, когда «все те значительные и нужные, казалось, слова, которые он так тщательно обдумал, — о воинском долге, о чести черноморца, о мужестве, которого ждет родина, — мгновенно вылетели из головы. Мужество, флотская честь, выполненный долг стояли перед ним в живом воплощении…»; и его сложные отношения с настоящим коммунистом боцманом Хазовым, вылившиеся в крепкую морскую дружбу, почти родство; и, наконец, этот поход в тыл врага, когда он для пользы дела должен был послать, может быть, на смерть именно своего единственного друга, — все это открыло наконец Решетникову главный закон жизни и борьбы, соединяющий мечту и реальность, любовь и долг. Сила патриотизма, простой, немногословной человеческой спайки, душевная близость, приходящая к людям одного высокого долга, жизнь, побеждающая любую муку, близкое плечо товарища, а за ним еще одно, и еще, и еще — все это спасло романтическую мечту лейтенанта о счастье, о торжественном и милом свете жизни. И когда, имея в виду условный, замаскированный зеленый свет корабельного ратьера, на который должна выйти шлюпка с возвращающимися после задания матросами, Решетников неожиданно для себя командует: «Включить зеленый луч!» — мы не можем не почувствовать в этом какого-то главного итога жизни этого молодого человека. И когда, спасенный его «зеленым лучом», к Решетникову возвращается любимый друг, когда к нему приходит первая самостоятельная победа, мы понимаем, что теперь перед Решетниковым открылось «что-то», после чего все вдруг стало ясно и хорошо и в темном сумраке будущего вспыхнуло, совсем как волшебный «зеленый луч», то, к чему надо стремиться всю жизнь. (Хорошо, что автор не «формулирует» этот «вывод», смысл, открывшийся Решетникову. Пусть он остается многозначным…) В этом свете получила огромный человеческий смысл и его детская нежность ко всякой беззащитной и требующей защиты жизни, к «чудесному огоньку» жизни и к другому «чудесному огоньку» — зеленому, который был для него символом неистребимой, страстной, романтичной привязанности к морю, к его благородной и вольной синеве. СТРАНИЦЫ ДЕТСТВА С героем повести В. Смирнова «Открытие мира» крестьянским мальчиком Шуркой, с его родней, односельчанами и друзьями-ровесниками мы познакомились несколько лет назад. Писатель рассказал нам тогда о «первом круге» Шуркиного детства: о том, как жилось ему в родном селе над Волгой до школы, до настоящих жизненных встрясок, до первой прочитанной книги — словом, до всего. В повести В. Смирнова стал нам дорог хороший и забавный малый Шурка — «мужичок с ноготок», переживающий первые яркие впечатления жизни, первые
