Камердинер Филипп снова появился на крыльце.
– Господа, – сказал он голосом, исполненным сочувствия и грусти, – аудиенция не может состояться по техническим причинам: аудиенц-зал закрыт на ремонт. Но, – в его голосе появилась дружеская интимность, – не огорчайтесь. Принцесса уговорила своего августейшего отца невзначай встретиться с вами в дворцовом парке. Можете войти, – Филипп распахнул перед ними калитку, Пип и Джип вошли в палисадник. – Сейчас его величество завершит государственные дела и вый…
Чей-то вопль в глубине дома прервал его речь. Дверь распахнулась, и на крыльцо, пятясь, с поднятыми руками выбежал человек в белой куртке и колпаке – королевский повар. Он попытался нащупать ногой ступеньку, не смог и спикировал на клумбу. Следом из дому выскочил сам король Людовик. Он размахивал старинным дуэльным пистолетом. Король кричал:
– Я тебе сто раз говорил: если снова подашь на стол вчерашнюю индейку… Кончено! Мое августейшее терпение лопнуло! Филипп, палача!
– Помилуйте, ваше королевское величество!
– Не помилую, не проси! – свирепо сказал король.
Повар заныл:
– Ваше величество, войдите в мое положение: вас много, а я один и…
– Что? Вот как! Выражаешь недовольство существующим порядком? Ты красный агент? Палач, повесьте этого шпиона вон на том дереве!
Палач, дряхлый старичок с веревкой, сошел с крыльца, но повар увернулся, и палачу пришлось гоняться за ним по палисаднику. Несмотря на дряхлый вид, в нем чувствовалась уверенность и профессиональная хватка. Повару приходилось туго. Он бегал по палисаднику и в отчаянии вопил:
– Ваше императорское величество! Ваше императорское величество!
На втором этаже распахнулось окошко, из него высунулся лысенький толстячок.
– Что за шум? – спросил он сердито.
Повар кинулся на колени, закричал:
– Бурбон приказал меня повесить!
Толстячок покраснел, захлебнулся гневом:
– Эй вы… бывший! – крикнул он королю. – Чего ерепенитесь? Это мой повар!
– Нет, мой! – закричал Людовик.
– Мой! – заспорил Наполеон.
Король топнул ногой.
– Нет, не ваш!
– Слушайте, старый придира! – прокричал Наполеон VII. – Мой кузен император изволил разделить весь обслуживающий персонал пополам. Это наш общий повар! Так что же вы вздумали вешать его в одиночку?
– Хорошо, – отозвался король Людовик. – Филипп! Принеси палачу топор. Половину повара повесим, а вторую отдадим Бонапарту.
– Вы зарываетесь! – отозвался король. Внезапно он заметил белье на веревке. Шея у него вздулась. – Как вы… посмели… – выговорил он, – повесить свое тряпье на государственной границе? А? Да я… я…
– Это моя граница! – взвизгнул Наполеон VII.
– Нет, моя! – закричал Людовик XXIV и обернулся к камердинеру, выбежавшему в палисадник с топором в руках. – Филипп! Конфискуйте контрабанду!
Камердинер с невозмутимым видом собрал белье, унес его в дом. Наполеон всплеснул руками.
– Императрица! Императрица! Погляди: Бурбон наше белье упер!
С треском распахнулось соседнее окно, из него высунулась растрепанная голова заспанной женщины.
– Ах ты, Бурбошка разнесчастный! – завопила она пронзительно на весь квартал. – Лопнули бы твои глаза бесстыжие! Да чтоб твоя бабушка тридцать раз в гробу…
– Я не желаю с вами разговаривать, – оскорбленно отвечал король. – Вы прачка, вот кто вы, сударыня!
Императрица завопила еще пронзительнее:
– Напа, ты слышишь, как оскорбляют твою жену? Какой ты после этого мужчина? Я – прачка? Хорошо, пускай я прачка! – И она завизжала: – Аристократов на фонарь!
Людовик XXIV зажал уши ладонями. Старичок палач в страхе выпустил повара, которого только что поймал и приволок под дерево. Повар кинулся к соседнему палисаднику, где возле изгороди стоял тот самый человек в плаще и шелковом трико, который недавно вызвал такое восхищение Пипа. Он с интересом прислушивался к скандалу. Это был испанский король Карл. Повар подбежал к нему, крича:
– Не хочу больше тут жить! Эмигрирую! Ваше величество, прошу политического убежища!
– Вы католик? – бесстрастно произнес король Карл.
– Я перейду в католичество!
– Паспорт? Виза?
– Нету – в отчаянии вопил повар.
Тогда король отвернулся и шепотом сказал:
– Полезайте!
Повар мигом перемахнул через ограду.
– Что это такое, ваше величество? – закричал испанцу король Людовик.
– Не понимаю вас, коллега, – невозмутимо ответил король Карл.
– Филипп, – приказал Людовик, – пишите ноту королю испанскому: 'Нам стало известно, что вы дали приют…' так, так, правильно… 'Требуем немедленной выдачи…'
– Дон Орельяно-Хуан-Родригес-Санчес-Мария-Эмилиано ди Тонтуррадо, – сказал король Карл в окошко через плечо, – ответьте: 'Королевскому правительству ничего не известно ни о каких эмигрантах. Королевское правительство глубоко сожалеет…'
– Филипп, предъявите ультиматум: в течение двадцати четырех часов…
– Герцог ди Тонтуррадо, вы отвергаете ультиматум, как унижающий честь…
Людовик XXIV взорвался:
– Филипп! Объявите войну и в поход!
Филипп выхватил из кармана штопаную дамскую перчатку, швырнул ее через ограду, убежал в дом.
– Герцог, в ружье! – приказал король Карл.
Филипп и герцог ди Тонтуррадо выскочили наружу с ружьями наперевес, прицелились друг в друга. Толстенькая физиономия Наполеона VII сразу исчезла, императрица с визгом захлопнула окошко. Джип рванулся вперед:
– Постойте, ребята!
Но поздно: уже щелкнули курки. Правда, оба ружья дали осечку, так что никто не пострадал, но это лишь пуще раздосадовало короля Людовика. Он покрепче насадил корону, засучил рукава.
– Филипп, шпагу!
– Герцог, шпагу! – отозвался испанец.
Короли со шпагами в руках сошлись у ограды, разделявшей палисадники, и
