В Киеве не женись!

автор, к сожалению, объяснить не может, но за факт тот полностью ручается.

Делегаденко и Рукипрочский пили пиво и болтали. О «прогрессе». Обстановка благоприятствовала больше всего именно этой теме. Оркестр играл «Баядерку». Буфетчик на листке бумаги, лежавшем на конторке против стола №41, написал цифру 10, которая полностью соответствовала десяти пустым бутылкам под столом приятелей.

– Возьмём, например, автопробег, – говорил Рукипрочский, поднимая с пола сосиску, – возьмём, я говорю, автоперегоны. Я тебя, Корнюша, спрашиваю кон...токорентно: мог ли при царском гнёте рабочий или служащий на автомобилях гоняться? Мог, я тебя спрашиваю, участие в рекордах принимать?.. А коли и мог, то разве только тем, что чинил дорогу для буржуев, которые ездили. А теперь – пожалуйста: хочешь – пиво пей, хочешь – рекорды ставь! А масштабчик перегонов, Корнюша! Ленинград – Тифлис или, как говорили до революции, от Кавказа до Алтая, от Амура до Днепра! Вот что значит прогресс!

Ты, Корней, физики не криви. Я тебя, пессимистика, знаю. Ты, конечно, начнёшь мне заграницей тыкать. За кордоном, мол, то, за кордоном сё. Брось, брат, критику. Я могу разбить её так, как этот стакан. Ухлопаю и за границу не поеду. Хочешь? Пожалуйста.

Конка ходила, я тебя спрашиваю? А теперь автобусы, трамваи, автомобили не дают по улице пройти. На крышах, я тебя спрашиваю, кто кроме котов устраивал для тебя концерты? А теперь пожалуйста. Громкоговоритель. Раз, два и: «О дайте, дайте мне свободу, не то сбегу, побей меня Господь». Из «Князя Игоря». Аэропланы, пионеры, остановки, плевательницы, такси... Про «Новую Баварию» даже говорить нечего. Плюнул – штраф, к трамваю не с того конца полез – штраф. Мало?

Приятно, чёрт подери, Корнюша, сознавать, что ты, например, человек. Толкач того самого прогресса, а не какая-нибудь пресмыкающаяся гадюка или тому подобный карась... А? Ты только посмотри, что человек вокруг себя наделал. Радио, техника, физика, химика. И всё кто?

Челло-оо-овек! Венец миро-издания. Царь природы! А ты с критикой...

Выпьем, Корнюша, потому не могу я спокойно про такие вещи говорить. Радость на меня буйная надвигается. Так и хочется крикнуть: эх вы, которые самые...

Ну что ты скажешь, Корней? Неправильно я говорю?

– Ты говоришь правильно, Аркадий, и я с тобой совершенно не согласен, – ответил Делегаденко, обсасывая со свистом хвостик воблы. – Ну какой, например, я царь природы, коли эта ахворизма абсолютно ни к чему? Пустой звук. Мираж-фиксаж и больше ничего. Ну, какой я царь, допустим, природы, коли меня никто не боится, а я всех и всего боюсь?

Дома я боюсь своей царицы Одарки Микитовны, по дороге на службу боюсь опоздать на три секунды, на службе боюсь зава, месткома, секретаря, главбуха, потому как я всего лишь помглавбух. Словом, боюсь, так сказать, по всем правильно взятым линиям: производственной, профсоюзной, нотной,[11] служебной и семейной. Какой из меня царь, коли царство моё ограничено шестнадцатью аршинами жилплощади и в этой зажатой монархии царствую, собственно, не я, а жакт?[12] Радио, конечно, харашо, а вот спробуй ты под момент не знать, в каком году была Октябрьская революция, и за такую мелочь ты уже безработный и на твоём месте уже сидит какой-нибудь сопливый хронологист. Режим заедает, Аркаша! «Игра сделана, ставок больше нет!» – вещь, безусловно, нужная, но зачем же делать из меня добровольца авияхема, коли я того, допустим, не хочу? А выпить за прогресс – почему не выпить. Сколько угодно могу выпить и сочувствовать, но позволь мне на чай официанту дать, коли я того, например, желаю.

Приятели выпили, расплатились и, пошатываясь, вышли.

Убирая посуду, официант сунул в карман 20 копеек, которые лежали на столе, под пепельницей. Официант посмотрел вслед приятелям и с укором проговорил:

– Тоже критиканы... А на чай давать можно? Оскорблять человека можно? Слюнявая антиллигенция!

1929

Популярность

Молодой поэт Павлуша Малопийченко ехал к своей невесте, которая жила в Мерефе на даче.

Публики в вагоне не густо. Человек тридцать, больше торговки, возвращающиеся из Харькова с пустыми кошёлками. Ехали ещё три железнодорожника, седой старичок и две гражданочки.

Гражданочки принадлежали к категории так называемых «пухленьких» блондиночек с ямочками на щеках и «капризными носиками», к категории, сильно распространенной v нас на Украине благодаря климату, ТЭЖЭ и завоеваниям революции, что раскрепостила женщину, вырвала её из когтей кухни и т. д., и т. п.

Настроение у Павлуши прекрасное. Этому способствовало всё: и перспектива свидания с суженой (Павлуша был очень влюблён), и чудесная погода, и, главное, то, что в Павлушином кармане лежал только что из типографии сборник его стихов с посвящением: «Несравненной Елене – звезде моей огненной».

Если добавить, что это был первый Павлушин сборник, ничего не будет странного в том, что Павлуша всё время нетерпеливо смотрел на часы, много курил и поминутно перебегал от окна к окну.

Поезд остановился на какой-то дачной остановке. Одна из блондинок, до этого внимательно следившая за Павлушей и его нервным поведением, начала что-то тихо нашёптывать своей соседке. Нетрудно догадаться, что причиной шёпота был Павлуша: вторая блондинка тоже, будто ненароком, посмотрела па Павлушу и кивнула головой.

Заметив это, Павлуша подумал:

«Приятно! Меня уже замечают. Значит, где-то видели мой портрет, читали мои стихи. Приятно, чёрт побери! Когда буду сдавать в печать второй сборник, надо коротенькую автобиографию тиснуть с портретиком. Для популяризации невредно. О, как на меня уставились!»

Блондинки в самом деле «стреляли» всё время в Павлушу, пока поезд не остановился в Карачёвке, где они, ещё раз поглядев на Павлушу, торопливо покинули вагон. Вместе с ними вышли железнодорожники и несколько торговок.

Павлуша подсел к старичку и закурил «эсперо».

– Ишь ты, какие специалистки, – проговорил старичок, ни к кому не обращаясь. – Хотели без билетов проехать.

– Кто? – спросил Павлуша. – Торговки?

– Какие там торговки? Две крашеные дамочки, напротив меня сидели. Думали, ты контролёр и – ходу! А им аж до Мерефы надо. Напугали вы их... Одна всё шептала: «Говорю ж тебе – контролёр. Вот увидишь, когда высадит. Лучше сойдём в Карачёвке». Вот и вышли! История... А какой вы контролёр... Контролёра я знаю. Он такой... солидный...

Павлуша встал и со зла плюнул в окно.

Христос воскрес (Монологи)

– Хрисссс восссс! Дядюшка! Дорогой! Обратите внимание! Пасочка – продукт коллективного творчества. Всем семейством совершенствовали. Просю! Поросятинка с индивидуальным уклоном – сам покупал, сам жарил. На свой вкус. Водка – государственного производства. Пустяковину добавил лишь для цвета. На зубровке настояна. Кто за, чтоб ещё по одной? Воз-дер-шавшихся нет? Иван Иванович! С дядею! Дядюшка, с праздничком! Что? Душа горит? Холодца душе горящей. А для усиления реакции – этой холодненькой чарочку. Кто за? Единогласно! Люблю организованность. «Елици во Христа-а-а креститися-а-а...»