Шагают чьи-то ноги. Океанские волны набегают на берег. Эскимосы едут на собаках. Племя банту исполняет обрядовый танец. Светит луна. Крупным планом палец. Беспредельный космос. Как отдельные планеты, так и целые созвездия. Земной шар. Палец делает в земном шаре дырку и сажает репку. В музыке мотивы «Сейся, родися».
Камера наезжает на коттедж, где живут Старик со Старухой. Крупным планом Старик. Ему лет 27, может, 28. Крупным планом Старуха. Ей лет 25—26. Старик моет тарелки. Старуха делает гимнастику.
Крупным планом репка. Она растёт. Крупным планом Старик. Он полотенцем вытирает тарелки. Крупным планом Старуха. Она красит губы. В музыке мотивы: «Туп-туп-туп, взял дед репку за зелёный чуб...» Старик идёт на огород и берёт репку за зелёный чуб... Шторм, ураган, землетрясение. Гремят тамтамы.
Крупным планом бесплодные усилия Старика. Старик зовёт Старуху. Старуха отмахивается, она красит губы. Старик зовёт соседскую Внучку.
Крупным планом соседская Внучка. Ей лет 19—20. Соседская Внучка берёт Старика за бедро. Старик берёт Внучку за белую ручку... В музыке мотивы, которые рекомендуют идти в поле слушать соловья. Старик и Внучка так и поступают. Старуха обеспокоена. Крупным планом встревоженная Старуха. Крупным планом репка.
Старуха делает попытку вытащить из земли репку. Крупным планом пень. Могучий, дубовый. Крупным планом репка. Крупным планом пень. И так несколько раз. Крупным планом крупный пот на Старухином лбу. Крупные слёзы на Старухиных щеках.
Старуха зовёт Собаку. Собака ловит мух. Старуха зовёт Кошку. Кошка ловит Мышку. Крупным планом Кошкины зубы. Крупным планом Мышкин хвост.
И нет больше Мышки... Цветут пальмы. Бьются о берег волны реки Амазонки. Крокодилы. Облизывается Кошка.
Собака набрасывается на Кошку Кошка – на дерево. Собака скачет. Старуха плачет.
Старуха в отчаянии метнула тюбик губной помады, и он летит со второй космической сквозь созвездия и туманности. Сама Старуха с первой космической скоростью бежит вдоль улицы. Деревья гнутся. В океане цунами.
Вывеска «Курсы бульдозеристов». Старуха порывисто открывает дверь.
Крупным планом бульдозерная лопата. Крупным планом Старуха в кабине бульдозера. Крупным планом репка. Старуха направляет бульдозер прямо на зрителя.
Начинается извержение вулканов. Репка крепко сидит в земле. Бульдозерная лопата заполняет весь экран. Наплывом покойная Мышка...
Вывороченная из земли репка. Торжествующая улыбка Старухи. В музыке мажорные мотивы.
Появляется пригорюнившийся Старик. Появляется опечаленная Внучка. Внучка упаковывает чемодан. Внучка идёт с чемоданом. Падает кленовый лист. В музыке звучат мотивы тайги и туманов. Внучка исчезает в тумане.
Старик, водрузив ногу на репку, обнимает Старуху. Старуха плачет:
– Мышку жаль...
Ещё раз наплывом покойная Мышка. Начинается затемнение и продолжается до тех пор, пока на экране не появляется титр
КОНЕЦ
Жертва стандарта
Лейтенант милиции положил перед собой лист бумаги, обозрел перо и начал:
– Давайте, гражданин Пачиска, детально расскажем, как и с какой целью вы попали в квартиру гражданина Капелюшенко? Только условимся, что будем говорить правду и ещё раз правду. Это в ваших интересах.
Гражданин Пачиска, худенький мужичонка, похлопал белёсыми ресницами и, подавшись вперёд, прижал руку к тому месту, где, по его мнению, должно быть сердце.
– Товарищ лейтенант, для того чтобы вы поверили мне, для того чтобы следствие шло по правильному пути, я начну издалека. Можно?
– Давайте, давайте, время у нас есть.
– Значит, вылетел я из Киева в одиннадцать двадцать. Летел в Днепрянск.
– А... – сказал лейтенант, но Пачиска замахал руками, перебивая:
– Вы хотите спросить, почему я оказался в Заднепрянске? Сейчас поясню, товарищ лейтенант: в этом вся соль. В Киеве в аэропорту я выпил две бутылки пива. Греха в этом большого нет?
– Нет, – неуверенно согласился лейтенант.
– Должен вам сказать, в самолёте я засыпаю, как только он оторвётся от земли. Словом, я уснул и не проснулся даже тогда, когда самолёт произвёл посадку в Днепрянске, куда я летел. Стюардесса разбудить меня не догадалась, и я благополучно прилетел в Заднепрянск. Выхожу, всё честь по чести, даже не смотрю, что написано на здании аэропорта. Зачем мне смотреть: я и так вижу, что от флюгера на шпиле до цоколя это наш, Днепрянский, аэропорт.
– Значит, вы вышли из самолёта в Заднепрянске, – вернул лейтенант Пачиску в русло стройного рассказа. – Дальше?
– Дальше вышел на площадь и взял такси.
– Так, так. Что же вы сказали шофёру?
– Это он мне сказал. Разве у нас заведено, что пассажир говорит, куда ему ехать? Шофёр говорит, куда он едет и куда может прихватить вас по пути. И в Днепрянске у нас точнёхонько так...
– Что же вам сказал шофёр?
– Шофёр сказал: «Кому на Массив?» Мне, говорю, на Массив. Улица Строителей, дом сто двадцать шесть. «Подходит», – сказал шофёр, и мы поехали.
– Выхожу я из такси на улице Строителей, дом сто двадцать шесть. Шофёр сдачи не дал, нажал на газ и поехал. Но какое это имеет значение, раз я дома? Можно сказать, всё в порядке. Слева парикмахерская, справа гастроном, через дорогу культтовары, киоск «Союзпечати». Массив есть Массив. Хотел идти в гастроном – санитарный день. Пошёл домой. В нашем пятиэтажном доме моя однокомнатная квартира номер одиннадцать на третьем этаже, дверь направо. Поднялся я на третий этаж, достал из почтового ящика газету, открыл ключом дверь, вошёл. Всё моё, всё на месте. Стол боженковской фабрики, тахта серо-зелёная с оранжевыми цветочками, стулья тоже мои. Первым делом иду в ванну. Всё моё, всё на месте. Лезу мыться. Кран с горячей водой барахлит – мой кран. Вымылся, вылез, надел свою пижаму, лёг на свою тахту, развернул газету. Потом задремал. Вдруг кто-то толкает в плечо...
Лейтенант насторожился:
– Одну минуточку. Вы сказали, что достали газету. Какую газету вы выписываете?
– «Днепрянскую зарю».
– Ну вот, – обрадовался лейтенант, – а гражданин Капелюшенко выписывает «Заднепрянский голос»!
– Товарищ лейтенант, – Пачиска поднёс руку к тому месту, где должно быть сердце, – если бы я, идиот такой, ещё на пороге посмотрел на заголовок: газеты, разве вся эта карусель закрутилась бы?
