— И всегда жила, — с грустью ответила Сара. — А ты откуда?
— Из Кельце.
Они помолчали. Сара вдруг поняла, что совсем ничего не знает о здешней жизни, а завтра ведь ее первый рабочий день, и наступит он уже совсем скоро.
— Ривка, расскажи мне немного про лагерь, — попросила она. — Пожалуйста.
— Да вот еще, — беззлобно буркнула в ответ Ривка. — Давай спать, каждая минута отдыха на счету. Завтра, может, и расскажу.
— Ладно. Слушай, а как тут обычно все просыпаются?
— Вот завтра и узнаешь, — хмыкнула Ривка с заметным злорадством в голосе.
Сара не обиделась. Она повернулась на бок, поморщившись, расправила под собой колючую солому и начала вспоминать все события последних дней.
Сначала жизнь в гетто была неимоверно тяжелой. Евреев, как состоятельных, так и бедных, согнали на территорию, включавшую в себя всего несколько улиц. В одной комнате иной раз размещались по двадцать-тридцать человек. Отапливать жилье было нечем. Хлеб с каждым днем становилось достать все труднее. Открылись несколько общественных кухонь, на которых изредка можно было получить скудную порцию супа, но они не могли предотвратить голод, становившийся уже массовым. На городском рынке, наверное, все еще можно было что-то купить, но немцы запретили евреям появляться на рынке. И не только на рынке. Вообще, выходить за пределы обозначенных немцами улиц с определенного момента стало считаться преступлением, за это можно было получить пулю не только от офицеров, но даже и от рядового эсэсовца. Антисанитария в квартирах царила страшная. Люди болели, многие начали умирать. Те, кто оказались посмелее, в самом начале еще успели уйти или уехать, остальным же самостоятельно покидать город было строжайше запрещено под угрозой смерти. Отец постоянно твердил, что вскоре должны наступить лучшие времена. Он все время старался подарить ей надежду, пусть часто и призрачную. И, хотя, было ясно, что надеяться на что-то давно уже стало делом бесперспективным, его убеждения не давали Саре окончательно и бесповоротно пасть духом.
А потом начались массовые облавы. Людей стали вытаскивать из домов, подкарауливать во дворах, да и просто хватать на улицах. Их толпами сгоняли на площади, а затем, ничего не объясняя, увозили из города на военных грузовиках или уводили колоннами в сопровождении охранных отрядов. Постепенно в домах становилось свободнее. И вот, наконец, в гетто остались, в основном, только те, кого немцы могли использовать в своих целях. Облавы стали проводиться все реже. Район опустел.
К этому времени они с отцом и Ревеккой остались одни в крохотной квартире, расположенной на последнем этаже одного из старых домов по улице Ковальской. С фасада, вплотную к дому примыкала двухэтажная пристройка, с виду напоминавшая аккуратный домик, только поменьше. Ее высокая треугольная мансарда и одна из двух толстых дымовых труб частично закрывали вид из узкого шестистворчатого окна квартиры, и потому Сара могла видеть только одну сторону улицы, которая под небольшим уклоном выходила на Замковую площадь.
Сама площадь, и без того в последнее время часто безлюдная, в это пасмурное мрачное утро выглядела особенно серой и какой-то слишком печальной. Долго просидев в сомнениях напротив окна, Сара, несмотря на запреты отца, все-таки решилась выйти из дому. Свернув за угол и бросив грустный взгляд на старинный замок, она прошла через арку под мостовой и, быстро поднявшись по узенькой улочке, вскоре оказалась на площади возле высокой башни. По пути ей встречались лишь редкие обитатели гетто, которые куда-то брели, замкнувшись в себе. Не подумав, во что это может вылиться, Сара решила отдышаться. Она остановилась на одной из улиц и засмотрелась на светло-зеленый купол, возвышавшийся над треугольными крышами старых домов, стоявших здесь почти вплотную друг к другу. Любуясь замысловатой картиной старинных построек, Сара не заметила, как мимо нее, надрывно урча мотором, проехал военный автомобиль. Грузовик сбавил скорость, словно нехотя, проехал еще немного вперед и, наконец, замер посреди улицы всего в нескольких шагах позади нее. Сара неожиданно вздрогнула, услышав, как ее окрикнули по-немецки. Она оглянулась и заметила военного, внимательно наблюдавшего за ней через опущенное стекло в кабине. Военный оказался офицером. Он спокойно вышел из грузовика, обошел его и дал короткую команду двум рядовым, сидевшим в кузове за плотным брезентом. Те послушно соскочили на землю, подошли к Саре и потащили ее к машине, даже не спросив документы. Через мгновение она оказалась в кузове. Рядом сидело еще человек двенадцать в гражданской одежде и с повязками с желтой звездой на левой руке. Автомобиль, дернувшись несколько раз, тронулся с места и вновь не спеша поехал по улочкам Люблина. Сара, сидевшая почти возле самого края кузова, сквозь щели, образовавшиеся в брезенте, смотрела на убегавшие вдаль стены домов и мощеную брусчаткой узкую улицу. Она думала об отце и Ревекке, которые вскоре должны были вернуться в квартиру и которые теперь будут вынуждены только гадать о том, что могло с ней случиться.
С мыслями о родных она и заснула на жестких нарах, под одной крышей с несколькими сотнями других узниц. Так началась ее первая ночь в лагере. И так началась ее совершенно новая жизнь, в которой она пока мало что понимала.
Глава II
Хмурым ноябрьским утром начальник охраны лагеря оберштурмфюрер СС Курт Шольц ехал на заднем сидении казенного автомобиля к зданию политического отдела. Настроение было паршивым. Вчера, во время его вечернего доклада, комендант лагеря долго шуршал листами рапортов, внимательно читая одни из них и лишь бегло просматривая другие, хмурился по ходу процесса, с неудовольствием тер пальцами виски и, наконец, небрежно бросив всю эту пачку бумаги на стол, устало вздохнул.
— Как продвигаются дела с выяснением имен участников попытки побега? — cпросил он у начальника лагеря.
Два дня назад, спустя два часа сорок минут после отбоя, была пресечена попытка побега в западной части третьего сектора. Предположительно четверо заключенных, набросив матрацы на заграждение из колючей проволоки, часть которого была временно обесточена по причине ремонта, предприняли попытку пересечь первую линию стражи лагерной территории. Попытка была абсолютно бесперспективной. С вышек, которые находятся на расстоянии порядка ста метров друг от друга, охрана тут же открыла по ним огонь. В результате, троим узникам удалось скрыться в одном из бараков, четвертый был убит на месте. Через несколько минут все без исключения заключенные из четырех близстоящих к месту происшествия бараков были выведены наружу и построены. Их всех продержали на воздухе до самого утра, выборочно расстреляв двадцать семь человек, но выяснить, кто именно были те трое спасшихся беглецов, так и не удалось. На следующий день заключенных погнали на работы, а вечером всех снова построили возле бараков и продержали стоя до трех часов ночи, не позволяя заходить внутрь. Но результата от всего этого не было. Никто не признался в содеянном, и никто беглецов не выдал. Тем не менее, следующим утром староста одного из бараков доложил, что один из узников сделал ему донос. Суть доноса состояла в том, что
