Спустя несколько минут Сара увидела, как узниц, которые уже какое-то время содержались в лагере, действительно, развели по нескольким бригадам, а потом эти бригады, одну за другой, увели по направлению к воротам сектора. В строю осталось человек сто, может, чуть больше; судя по всему, все они прибыли в лагерь либо вместе с нею, либо совсем незадолго до нее.
Одна из надзирательниц, подошедших к их строю, что-то негромко сказала старосте барака и затем принялась не спеша вышагивать вдоль двух нестройных рядов. Она внимательно всматривалась в лица узниц и показывала пальцем на некоторых из них, приказывая выйти из колонны. Староста барака тут же делала какие-то пометки в своих списках.
Дойдя до ряда, в котором стояла Сара, надзирательница мельком взглянула на нее и приказала выйти из строя. Сара не понимала, что все это значит, и куда их теперь поведут, а потому просто сделала вперед два шага и молча ждала развязки. Наконец, необходимое надзирательницам число узниц, по всей видимости, было набрано. Их всех выстроили по трое и повели к выходу.
Вчера, когда их пригнали сюда, Сара была настолько напугана и взволнована, что совершенно не успела рассмотреть лагерь изнутри. Теперь же такая возможность ей представилась, и она, стараясь делать это осторожно и незаметно, осматривала место, в которое ей не посчастливилось попасть.
Их строй провели через ворота, преграждавшие вход в сектор. Перед выходом их всех еще раз пересчитали, и охранники, дежурившие на воротах, записали, сколько человек выводят за пределы сектора. Пройдя несколько десятков метров вперед, колонна вышла к дороге, по которой Сара, вместе с горожанами, шествовала накануне, при поступлении в лагерь. Приемная площадь и баня, в которой проходили процедуры стрижки и помывки, остались где-то справа, а их строй свернул налево, и через несколько минут узницы оказались возле ряда длинных строений, стоявших торцами к территории лагеря. Каждое здание было огорожено невысоким забором. Вышек непосредственно возле них не было, но, при взгляде в противоположную сторону, можно было заметить, что с вышек, стоявших вдоль лагерного ограждения, отлично просматривались как сами здания, так и территория вокруг них. Барак, к которому их привели, был третьим по счету, начиная со стороны, противоположной входу в лагерь. Сопровождавшие их надзирательницы скомандовали всем зайти во двор здания.
— Построиться! — коротко скомандовала одна из надзирательниц — миловидная блондинка в сером кителе и аккуратной серой пилотке.
Узницы послушно выстроились перед ней, украдкой поглядывая в сторону строения, где возле огромных гор из чьих-то вещей и тряпок уже работали несколько десятков других женщин и девушек.
— Кто из вас понимает немецкий? — спросила одна из надзирательниц.
В строю сразу же отозвались две девушки. Сара в этот раз благоразумно решила промолчать.
— Подойди сюда, — приказала одной из них надзирательница. — Будешь переводить.
Узница послушно вышла из строя и встала рядом с нею.
— Ваша задача, — начала объяснять надзирательница, — состоит в том, чтобы разбирать вещи, которые будут выгружаться на эту территорию из грузовиков. Вы должны относить чемоданы, сумки, рюкзаки и связанные узлы в барак, вытряхивать из них все содержимое и передавать тем, кто занимается сортировкой внутри самого здания. Все однотипные вещи складывайте рядом друг с другом. Разговаривать с заключенными из других трудовых бригад запрещено. Попытки присвоить себе что-то из вещей будут пресекаться с последующим обязательным наказанием. Разойтись!
Сара, стараясь держаться узниц из своего отряда, подошла к ближайшей груде одежды и принялась за работу. Искоса посматривая на других заключенных в попытках удостовериться, все ли правильно делает, она взяла в руки два тяжелых чемодана и понесла их к бараку.
Зайдя внутрь, Сара увидела перед собой жуткое зрелище. На полу аккуратными рядами были сложены многочисленные вещи людей, видимо, прибывших в лагерь задолго до того, как здесь оказалась она сама. Все вокруг здесь складывалось щепетильно, педантично, точно по типам и категориям. Складывалось прямо на пол, высокими горами. Или ровными рядами и аккуратными стопками на огромные длинные стеллажи, расположенные вдоль стен. Пиджаки к пиджакам. Шляпы к шляпам. Ремни к ремням. Ботинки к ботинкам. Сара медленно шла между всех этих, уже разобранных другими узниками, вещей и пыталась сообразить, что стало с их недавними владельцами. Чем дальше она проходила, тем более личными становились предметы, сложенные в аккуратные горки вокруг нее. Очки любых форм, часы самых различных видов, женские платки невообразимых расцветок, портсигары, посуда, шкатулки, вазы, картины, подсвечники, документы — все подсчитывалось, измерялось, описывалось, упаковывалось многочисленными группами из заключенных, суетливо сновавшими по бараку под надзором эсэсовцев.
Но больше всего Сару поразили тысячи фотографий, небрежно сваленные возле одной из стен в самом конце барака. С многочисленных снимков, лежавших беспорядочной горой на голом полу, на нее смотрели глаза детей и взрослых, когда-либо прибывших сюда из самых различных стран. Черно-белые изображения мужчин и женщин, молодых и пожилых, во фраках, в костюмах, в форме, в вечерних платьях, снятых поодиночке и группами — все это, пожалуй, было единственным, что не имело никакой ценности в глазах лагерного персонала и потому валялось в углу без всякого учета и какого-либо внимания со стороны работавших здесь узников. Сара на несколько секунд как будто оцепенела и стояла, не в силах отвести глаз от всех этих снимков. Она переводила взгляд с одного из них на другой, пока не остановилась на карточке, лежавшей чуть в стороне от всех, с самого края. С нарядной праздничной карусели на фотографа смотрел жизнерадостный мальчик лет десяти, не больше. На его лице, совсем еще юном, не отягощенном грузом прожитых лет, застыло выражение, которое часто появляется у детей, внезапно сумевших разгадать сложную загадку, загаданную им кем-то из взрослых. Слегка закусив нижнюю губу, улыбаясь с едва заметным оттенком какого-то смутного понимания, мальчик на портрете как будто искренне радовался тому, что теперь и он посвящен в некую тайну, до этого момента доступную только окружавшим его взрослым. Снимок показался Саре самим совершенством. И лишь одно в нем выглядело уродливым, безобразным, патологически неестественным. Примерно треть фотографии покрывал грязный отпечаток армейского сапога, видимо, наступившего на ее край в будничной лагерной спешке.
— День добрый, — раздался тихий голос позади нее.
Сара испуганно обернулась. Перед нею стоял один из работавших здесь заключенных. Парень, лет двадцати семи. Худощавый, но, нельзя сказать, чтобы истощенный. С внимательными, но, в то же время, совершенно незлыми глазами. На его полосатой форме, рядом с желтой звездой, виднелась нашивка с номером «36277».
— Говоришь по-польски? — осторожно спросила Сара.
Парень улыбнулся и не ответил.
— Высыпай все сюда, — кивнул он сначала на большой стол, а потом на чемоданы, которые держала
