серьезности своих намерений?
Курт мельком посмотрел на унтершарфюрера. Тот позволил себе коротко улыбнуться.
— Имена. Мне нужны имена, Киршнер. У вас пять секунд.
Киршнер перевел взгляд на девушку. Даже в грязной лагерной форме, стоявшая на коленях в луже крови, много дней терпевшая нацистское обращение и подвергавшаяся постоянному унижению, она все еще была красива, очень красива. Худое, узкое лицо, большие заплаканные глаза, тонкие выразительные брови, нос с едва заметной горбинкой, чувственные губы… Ее взгляд выражал высшую степень мольбы. Она молила, беззвучно молила его дать этому извергу в форме то, чего он так сильно хочет, поскольку, как ей казалось, именно от его, Киршнера, ответа сейчас полностью зависела ее жизнь. Губы девушки не издавали ни звука, но, вглядываясь в ее лицо, Киршнер отчетливо ощущал, как всем свои существом она стремилась донести до его сознания одну-единственную короткую фразу: «Я не хочу умирать». Эти пять секунд, данные ему на раздумье, длились много дольше обычного. Когда до смерти остаются не годы, не месяцы, не недели, а минуты или даже мгновения, каждая секунда тянется, как целая вечность, а ценность такой секунды всегда превышает ценность тех, так обыденно и незаметно проходящих секунд, которыми многие люди часто не дорожат.
Киршнер перевел взгляд на указательный палец оберштурмфюрера и теперь, не отрываясь, смотрел исключительно на него. Для заключенного все предстало, словно во сне. Тонкий ухоженный палец офицера шевельнулся и стал медленно двигаться в сторону рукоятки, все больше выбирая свободный ход спускового крючка. На долю секунды он задержался, и Киршнеру вдруг показалось, что вот, наконец, все и закончилось, сейчас палец пойдет обратно, все прекратится или, хотя бы, отодвинется на какое-то время. Но надежда оказалась тщетной. Через мгновение палец эсэсовца снова двинулся к рукоятке, неся смерть девушке, стоявшей перед Киршнером на коленях.
— Пожалуйста, прекратите! — простонал Киршнер, подняв изможденные глаза на оберштурмфюрера. — Хватит! Я скажу то, что вам нужно…
Унтершарфюрер бросил на Шольца удивленный, безмерно уважительный взгляд и, отпустив голову узника, выпрямился.
— Повторите, Киршнер, я не расслышал! — приказал Шольц, не убирая палец с курка пистолета, а сам пистолет от побледневшего лица девушки.
— Я готов давать показания относительно предпринятой попытки побега, — прошептал Киршнер и выплюнул на пол большой сгусток темно-бордовой крови.
— Хорошо, уведите, — кивнув на узницу, приказал унтершарфюреру Курт. — И принесите бумагу с ручкой.
Затем, не торопясь, он прошел к вешалке и убрал пистолет в кобуру.
Унтершарфюрер вывел девушку в первую комнату и принес Курту то, о чем он просил. Шольц удобно уселся на стул, положил рядом с собой на тумбу листок бумаги и вопросительно посмотрел на Киршнера.
— Диктуйте, — спокойно произнес он. — Сейчас только имена и фамилии. А все, что вам известно о побеге, в подробностях напишите позже.
— Гелинский Давид, Айхенталь Герш, Гольдринг Якоб, — еле слышно произнес Киршнер. — Четвертым был Пельцман, это его застрелила охрана.
— Это все? — Шольц пытливо посмотрел на заключенного.
— Да, это все, что мне известны.
— Хорошо, — кивнул Курт. — Хорошо, мы все это проверим.
Он надел китель, не спеша пересек помещение первой комнаты и вышел в длинный отсыревший коридор. Унтершарфюрер и роттенфюрер последовали за ним.
— Выясните, кто это, и всех троих — на допрос, — равнодушно пожав плечами, произнес Шольц. — Допросите их, так, для вида, а потом посмотрим. Думаю, что через недельку смогу устроить показательную казнь наших отважных смельчаков перед всем третьим сектором. Нужно будет только согласовать с вашим руководством и, разумеется, с комендантом.
Он протянул унтершарфюреру листок с фамилиями.
— А что делать с женщинами, оберштурмфюрер? — взяв список, уточнил эсэсовец.
— Да я… — немного подумав, протянул Шольц и, в конце концов, только махнул рукой. — На ваше усмотрение. Раз они здесь, значит, это уже забота вашего ведомства. И вызовите мне машину.
Он вышел на улицу и молча наблюдал, как унтершарфюрер с помощником выгнали узниц из здания, завели их подальше за его левое крыло, выстроили одну за другой. Затем роттенфюрер в упор выстрелил в первую из них из своего карабина. Три женщины тут же осели на землю, а четвертая, которую пуля не сумела достать, отпрянула к стене и еще несколько секунд с ужасом смотрела на двух эсэсовцев. Унтершарфюрер достал из кобуры пистолет и, подойдя поближе, невозмутимо выстрелил женщине в голову.
Курт поспешно направился к подъехавшему, наконец, автомобилю и приказал шоферу заехать сначала в комендатуру, а потом отвезти его к строившимся на территории пятого сектора двум баракам. Впереди было еще много дел.
Глава III
Свисток, показавшийся не просто пронзительным, а оглушающим, мгновенно вырвал из сна всех заключенных барака.
— Всем встать! — как будто что-то разорвалось в голове, и Сара, резко поднявшись, ударилась затылком о доски верхнего яруса.
Вокруг нее мгновенно возникла суета. Узницы отчаянно пытались отойти от кратковременного, не дававшего привычной бодрости, сна и, мешая друг другу, поспешно слезали с нар на пол. За узкой полоской стекол, расположенной на самом верху барака, еще царила кромешная темнота. Светало в ноябре
