черед умереть, вам захочется спасти себе жизнь и, все-таки, ответить на мой вопрос, но… Будет поздно. И в девять пятьдесят пять ваш труп вынесут отсюда наружу, отвезут подальше от лагеря и бросят в мерзлый ров, вырытый накануне. А в десять пятнадцать на этом стуле будет сидеть кто-то другой. Тот, кто окажется более понятливым и расскажет все, что интересует меня. А, если нет, то все повторится, и будет повторяться до тех пор, пока я не перестреляю весь ваш чертов барак. В итоге, я все равно узнаю то, что мне нужно. А вот вас, — Курт сделал паузу и сочувственно посмотрел на узника, — заметьте, не кого-то другого, а именно вас на свете уже не будет.
— Но я не… — начал заключенный, подавившись собственной кровью.
— Вы — тише! Тише, не спешите с ответом, — прервал его Шольц. — Вы понимаете, что сейчас, вероятно, умрете? Вы понимаете, что это, возможно, последние минуты вашей паршивой жизни? — Курт сделал паузу и, усмехнувшись, добавил: — Так наслаждайтесь же ими.
Дверь приоткрылась, и к ним заглянул полный готовности унтершарфюрер. Курт встал, посмотрел за дверь и увидел в первой комнате пятерых девушек. Всем им было на вид по двадцать пять — двадцать семь лет. Красивые молодые еврейки, видимо, из недавно прибывших партий. Курт закрыл дверь, сел на стул и продолжил:
— А знаете, Киршнер, в чем заключается основная ошибка представителей вашего народа? Вы, евреи, считаете, что по определению умнее всех остальных. И не просто считаете, вы уверены в этом. Уверены еще с самого рождения. Получив это глупое заблуждение с молоком матери, вы проносите его через всю свою жизнь. Оно как заноза в вашем мозгу.
Курт в последний раз поднес ладонь с патроном к лицу заключенного. Затем он не спеша вставил патрон в магазин, магазин в пистолет и легким, скользящим движением передернул затвор, взводя курок и загоняя патрон в патронник.
— Вот это, — произнес он, поднимая пистолет и поворачивая его боком к Киршнеру, — вот это — мне. А это, — Курт достал из кармана очки и, наклонившись к узнику, брезгливо одел ему их, стараясь не касаться лица руками, — это — тебе. Итак, Киршнер, кто из заключенных участвовал в неудавшемся побеге два дня назад?
— Я… Я не знаю, — тихо ответил Киршнер. — Можете меня застрелить, но это… Это ничего не изменит.
— Не верю своим глазам, — Курт устало вздохнул и с чувством уронил голову себе на руки. — Вы избиты, прикованы к стулу, можно сказать, в двух минутах от смерти, но все еще считаете, что умнее других. Застрелить, говорите? Хорошо, до вас и вашей ничтожной жизни очередь, конечно, дойдет. А сейчас…
Он подошел к двери, открыл ее и кивнул унтершарфюреру. Тот взял под локоть одну из девушек и с силой втолкнул ее в помещение для допросов. Худощавое лицо Курта стало жестоким. Он схватил девушку сзади за шею, подвел ее ближе к Киршнеру, поставил перед ним на колени и приставил к ее щеке пистолет. Глазами, полными страха, молодая женщина смотрела на избитого узника, совершенно не понимая, в чем дело. Глаза ее не просто просили, они умоляли. Она инстинктивно чувствовала, что жизнь ее зависит сейчас от того, что скажет этот, так жестоко изувеченный кем-то и оставшийся почти без сил, человек.
— Имена! — посмотрев на Киршнера сверху, произнес Шольц. — Имена и фамилии. Быстро!
Киршнер, борясь со слезами, повернул голову вбок, стараясь отвести взгляд от девушки. Тяжело дыша, он зажмурился, весь напрягся и что было сил прижался к спинке неудобного стула. Курт сделал унтершарфюреру знак и тот, подойдя к заключенному сзади, грубо развернул его голову, заставляя смотреть прямо перед собой.
— Имена! — повторил Шольц и с силой ткнул дулом пистолета в лицо заключенной.
Девушка не произносила ни слова. От охватившего ее страха она крепко стиснула зубы и только шумно дышала, боясь даже пошевелиться.
Губы Киршнера беззвучно двигались, он делал слабые безуспешные попытки отвернуться, чем очень раздражал державшего его голову унтершарфюрера. По лицу заключенного бежали струйки кровавого пота и все, о чем он сейчас мечтал больше всего на свете — это потерять сознание.
И тут Шольц, предусмотрительно отодвинувшись в сторону, нажал на курок.
Говорят, что лучше всего момент смерти виден именно в глазах умирающего. Сознание человека мгновенно гаснет и в последний миг его взгляд приобретает то самое выражение, по которому любой с уверенностью отличит живого от мертвого. Именно это Натан Киршнер увидел в потухших девичьих зрачках через долю секунды после того, как затвор пистолета пришел в движение. Тупая пуля в упор пробила голову заключенной. Ее лицо сразу перестало казаться красивым, а ее саму отбросило в сторону. Истощенное тело безвольно осело на пол. И теперь теплый темно-алый фонтанчик крови бил прямо на ноги Киршнера. Унтершарфюрер наклонил голову заключенного так, чтобы он мог видеть вздрагивавшее в агонии тело, и вопросительно посмотрел на Шольца. Курт кивнул, и эсэсовец послушно перешел в первую комнату. Увидев его, четыре девушки отпрянули в угол. Он, не выбирая, взял под локоть ту, что была повыше других, и грубо потащил к открытой двери.
— Прошу вас, прошу вас, не надо! Прошу вас, не надо! Прошу вас… — упав на колени, срывавшимся на крик голосом умоляла эсэсовца девушка. — Я не хочу, пожалуйста… Герр офицер, прошу вас, не надо!
Унтершарфюрер, не обращая внимания на крики, вывернул ей руку, завел в комнату и с силой толкнул к лежавшему на полу женскому трупу. Девушка заметила, как рукава ее полосатой формы тут же стали мокрыми от растекавшейся повсюду темной крови, а прямо перед собой она теперь видела страшное изуродованное лицо убитой. Лицо той, что еще несколько минут назад держала ее за руку в соседней комнате. Шольц переложил пистолет в левую руку, правой рукой схватил заключенную за горло, рывком поднял ее с пола и, поставив перед Киршнером на колени, невозмутимо поднес к ее голове оружие.
— Имена и фамилии, — спокойным голосом произнес он, глядя на продолжавшего молчать узника.
— Вы же уже убили при мне человека… — прохрипел Киршнер. — Зачем нужно убивать еще одного?.. Знай я хоть что-то, я бы уже ответил…
Слова давались ему с трудом, и Курту становилось все сложнее разобрать, что именно он говорит.
— Нет, — пожав плечами, ответил Шольц. — Я настоятельно рекомендую вам прекратить считать себя умнее других. В первом случае у вас оставалась уверенность, что все это блеф, просто пустая угроза. Но сейчас вы знаете, на что я готов пойти ради получения нужного мне ответа. Скажите, я убедил вас в
