характерно для трусов, которые, после применения тех или иных мер, обычно сдаются. Кто-то раньше, кто- то позже, но, обычно, начинают говорить практически все. А здесь, похоже, случай особый.
— Вот что, унтершарфюрер, — Курт достал сигарету, прикурил и глубоко затянулся. — Приведите сюда человек пять из его барака. Тех, с кем он поддерживал отношения. Если таких быстро найти не удастся, тогда просто приведите пять женщин, только получше и помоложе. Евреек, само собой. Насколько я помню, при здании сортировки вещей всегда работают несколько женских бригад. Возьмите там кого- нибудь, без всяких бумаг, под мою ответственность.
— Слушаюсь, оберштурмфюрер.
— Постойте! Одну минутку. А это что такое? — Курт кивнул в сторону очков и клочка бумаги, лежавших перед ним на столе.
— Его вещи, — пояснил унтершарфюрер. — Изъяты нами на время допроса.
— Хорошо, можете выполнять.
Унтершарфюрер щелкнул каблуками, повернулся и вышел. Курт же, повертев в руках грязный, чуть пожелтевший бумажный листок, бросил его обратно на стол, а очки аккуратно сложил и сунул себе в карман.
Открыв дверь, он вошел во вторую комнату и кивнул поприветствовавшему его роттенфюреру. Роттенфюрер, вытирая полотенцем вспотевшую шею, с ненавистью смотрел на узника, сидевшего на массивном металлическом стуле со скованными за спиной руками. Вокруг левого глаза заключенного образовалась огромных размеров гематома. Губы были разбиты в кровь. На шее виднелись многочисленные синяки и несколько неглубоких порезов. От пота и крови его полосатая форма промокла насквозь.
— Сделайте перерыв, роттенфюрер, — приказал Шольц, на всякий случай, зайдя заключенному за спину и бросив взгляд на его запястья.
Кожа на руках узника была рассечена и сочилась кровью из-под наручников.
— Слушаюсь, оберштурмфюрер! — эсэсовец вышел, плотно закрыв за собой дверь в помещение.
Курт неторопливо снял ремень с кобурой и китель. Аккуратно, несколько раз поправив, повесил все это на один из крючков, торчавших из кирпичной стены. Затем он вынул из кобуры пистолет, ногой придвинул поближе к заключенному стул и удобно расположился на нем, облокотившись на спинку.
— Ваше имя? — спросил Шольц ровным, спокойным голосом.
— Заключенный номер семь тысяч пятьсот сорок четыре, — губы почти не слушались узника. Отвечая офицеру, он, вместе со словами, издавал хриплые и свистящие звуки.
— Ваш номер я вижу на вашей одежде, — поморщился Шольц. — Я спрашиваю, как ваше имя.
— Киршнер. Киршнер Натан, — заключенный пошевелился и отвел взгляд в сторону.
— Киршнер Натан, — повторил за ним Курт, растягивая слова. — Так, значит, вы, Киршнер, утверждаете, что вам ничего не известно об участниках неудавшегося побега?
— Я уже все сказал офицерам, которые допрашивали меня перед вами. Я ничего не знаю ни самом о побеге, ни о тех, кто его планировал.
Курт скептически покивал головой, пропустив последние слова узника мимо ушей, и отстраненно посмотрел на пистолет, который держал в руке. Он нажал на кнопку с его боковой стороны, ловко поймал соскользнувший вниз магазин, затем положил пистолет на тумбу, рядом с оставленным роттенфюрером полотенцем, и, надавив на верхний патрон, вынул его из магазина.
— Вы знаете, что это? — спросил Шольц, поднеся патрон к самому лицу Киршнера.
— Да, — еле слышно произнес заключенный.
— Давайте поступим так. Забудем все, что вы говорили офицерам до этого. Сейчас я задам вам один вопрос, а вы на него ответите.
Курт ненадолго замолчал, достал из портсигара очередную сигарету, зажег о коробок спичку и с удовольствием закурил. Затянувшись, он снова внимательно посмотрел на Киршнера и поднес к его лицу свою руку с часами.
— Но сначала скажите, который час? — спросил оберштурмфюрер.
— Без четверти десять, — с трудом перевел взгляд на циферблат Киршнер.
— Точнее, — потребовал Шольц.
— Девять часов, сорок четыре минуты, пятнадцать секунд, — еле выговаривая слова, ответил заключенный.
— Девять часов, сорок четыре минуты и… — Курт посмотрел на часы. — Уже двадцать четыре секунды.
Оберштурмфюрер снова перевел взгляд на узника.
— Ну так вот, Киршнер, — продолжил он, помолчав. — Советую сейчас слушать меня очень внимательно. Потому что я дам вам только один шанс ответить на мой вопрос.
Курт стряхнул пепел на пол и наклонился к Киршнеру.
— В случае, если отвечать вы откажетесь, то вот этот кусок металла, — Шольц снова поднес патрон к самому лицу заключенного и поскоблил ногтем тупую матовую пулю, — примерно в девять пятьдесят, или даже чуть раньше, пробьет ваш череп и застрянет в вашей упрямой голове.
Курт затянулся дымом и выдержал короткую паузу.
— Не спешите с ответом, Киршнер. Подумайте об этом. Вот этот кусок металла, и не в чьей-нибудь, а в вашей, — Шольц с силой брезгливо надавил кончиками пальцев на лоб заключенного, — в вашей упрямой голове. Быть может, после того, как вам удастся это все осознать, буквально за секунду до того, как вы поймете, что вот здесь, на этом железном стуле, и прямо сейчас, без четверти десять утра, пришел ваш
