сыпным тифом. Бактерии, как правило, попадают в организм человека через мелкие повреждения кожи, например, через те, которые образуются, когда он расчесывает сильно зудящие укусы. При таком расчесывании фекалии зараженной вши втираются человеком внутрь его тканей, и через пять минут несчастному подписан смертный приговор. Пять минут! Именно столько времени требуется для того, чтобы риккетсии из фекалий вшей проникли в кровь инфицированного. А для того, чтобы зараженная сыпным тифом вошь оказалась на здоровом человеке, требуется и того меньше. В очень редких случаях болезнь сначала протекает практически бессимптомно. Но обычно у больного резко повышается температура тела, внезапно появляются сильные головные боли, приступы подавленности, озноб, лихорадка. Через несколько дней на коже появляются очаги сыпи. Основной проблемой при сыпном тифе считаются многочисленные поражения сосудов. В первую очередь, страдает центральная нервная система, кожа, слизистые оболочки. У умерших больных отмечаются воспалительные изменения в легких, отек мозга, многочисленные кровоизлияния в мозговую ткань. И, заметьте, я хочу подчеркнуть это особо, болезнь, поражая человека, почему-то совершенно не интересуется, к какой именно расе он принадлежит.
Хорн выронил сигарету и теперь стоял, не в силах проронить ни слова. Дрожавшими руками он медленно расстегнул свою кобуру. Напряженные лица рядовых выражали нескрываемый страх и сильное желание выйти из барака наружу, но без приказа офицеров сделать этого они не решались.
— В подобных условиях, — с очень серьезным видом продолжал Шнайдер, осматриваясь вокруг, — нужно, чтобы инфицированный человек ненадолго лег или сел рядом со здоровым, и дело сделано. Путь открыт, болезнь беспрепятственно идет дальше. Дальше, дальше, дальше, — Шнайдер отрывисто показывал пальцем в сторону нар, пересчитывая заключенных, — еще, еще и еще! Я смотрел медицинские документы, смертность в лагере на сегодня достигает почти ста человек ежесуточно! Мощностей имеющегося крематория часто не хватает для их кремации. Трупы погибших начинают зарывать в почву, и они заражают грунтовые воды, а это опасно! Опасно для всех! Ситуация угрожает стать катастрофической, окончательно выйти из-под всякого контроля. Сколько еще умерших в непосредственной близости от лагерной администрации потребуется для того, чтобы она изменила свою политику по поводу неизбежности карантина и необходимости проведений акций по спецобработке?
С каждым словом голос лагерного врача становился все более напряженным. На мгновение он даже позволил себе забыть о субординации.
— Хотя, конечно, — надменно улыбнулся Шнайдер, понимающе кивнув головой, — без непосредственного контакта с инфицированным человеком все рассуждения о грозящей многим из нас опасности, видимо, бесполезны.
Врач взял одного из стоявших рядом с ним заключенных за шиворот и, протащив несколько метров, с силой толкнул его к ногам Хорна. Лицо унтерштурмфюрера, так беспечно курившего всего минуту назад, побледнело. Он и рядовые поспешно отошли в сторону.
— Каких-нибудь две-три минуты, и все, конец! — повторял Шнайдер, снова и снова толкая обессилевшего заключенного к ногам пятившегося офицера. — Ну, давайте, расскажите мне теперь, как с этим бороться! Ну, расскажите, расскажите мне, вы же эксперт. А я вас послушаю. Послушаю очень внимательно.
— Вы с ума сошли, — закричал Хорн, в очередной раз отпрянув назад, — прекратите это немедленно!
— Сошел с ума? — внезапно остановившись, удивленно переспросил Шнайдер.
Он оставил узника в покое, убрал руки за спину и, вплотную подойдя к Хорну, наклонился к самому его лицу.
— Я пытаюсь спасти вашу шкуру от распространяющейся смертельной болезни, я пытаюсь предпринять хоть что-то, чтобы остановить возможную эпидемию и спасти всех нас, а вы говорите мне, что я сумасшедший?
Хорн, с опаской выглянув из-за плеча Шнайдера, посмотрел на заключенного, который ничком лежал на полу. Затем он вытащил пистолет, сделал несколько решительных шагов и, прицелившись, выстрелил узнику в затылок. Под его сапогами мгновенно растеклась лужица темной крови. Хорн обернулся и коротко кивнул рядовому. Тот, с готовностью передернув затвор автомата, быстро подошел к лежавшему на полу второму заключенному и дал короткую очередь ему в спину.
— Ну, хорошо, хорошо, вы доказали свою точку зрения, — примирительным тоном сказал Хорн, обращаясь к Шнайдеру. — Если это так необходимо, завтра же заключенные из бараков, которые вы назовете, будут отправлены на спецобработку. А я постараюсь оперативно подыскать им замену, чтобы наше производство и пункты сортировки не простаивали. Мы договорились?
— Конечно, — с невозмутимым видом ответил Шнайдер, пристально посмотрев на унтерштурмфюрера. — Рад, что мы, наконец, пришли к пониманию. А теперь, прошу вас, давайте продолжим. У нас очень мало времени, завтра комендант ждет от меня подробного отчета.
Двое офицеров в сопровождении рядовых вышли из барака, заперли ворота и направились к следующему зданию по узкой, освещенной лагерными фонарями дорожке. Когда звук их шагов окончательно стих, четверо узников спрыгнули с нар и сообща оттащили трупы застреленных товарищей ближе к выходу. Самый молодой из них, на мгновение замешкавшись, вдруг разжал пальцы одного из убитых и забрал себе его шапку. Еще через минуту в бараке все стихло. Измученные люди жадно проваливались в долгожданный сон, почти позабыв о случившемся.
Глава V
Политический отдел СС занимал одно из небольших зданий, расположенных несколько в стороне от самого лагеря. И, пожалуй, это здание было единственным в округе — не считая, конечно, еще двух отдельно стоявших бетонных строений, тщательно скрытых от посторонних глаз лесной рощей — попадая в которое, заключенный вскоре начинал думать о лагерной жизни, как о чем-то, не таком уж плохом, как о чем-то, не таком уж и страшном. Нелепая, граничащая с абсурдом мысль, которая наверняка показалась бы невозможной человеку, который, например, не спеша прогуливается по улочкам провинциального городка или ведет непринужденный разговор в кругу своей семьи за вечерним ужином. Но для тех, кто попадал в поле зрения лагерного гестапо, такая мысль отнюдь не казалась чем-то абсурдным или нелепым. Такая мысль была чем-то вроде хрупкой прозрачной надежды, чем-то вроде последней тоненькой ниточки, которая связывала узника с его недавним, пусть и нечеловеческим, но, все же, существованием.
Человек устроен так, что на все происходящее вокруг он смотрит через призму своих сравнений. Ну что, собственно, такого уж страшного в лагере? Гнилая баланда два раза в день, которую все едят руками по причине полного отсутствия ложек? Первые две недели есть ее, скажем прямо, не совсем получается. Но потом, когда внутренности от голода начинает сводить судорогой, а боли порой случаются такие, что кажется — еще чуть-чуть и все, упадешь замертво прямо посреди трудового дня или во время вечерней
