рассказывает соседям истории из далекого прошлого. В третьих — слышен негромкий смех, и без конца звучат анекдоты, щедро сдобренные крепким русским словцом. В четвертых — на мягком, слегка шелестящем польском шепотом обсуждаются дерзкие планы побегов. То здесь, то там, разбросанные эсэсовцами по разным частям лагеря, говорят и в шутку бранятся друг с другом на своих родных языках голландцы, хорваты, словаки, чехи и немцы. Все громче завывает ветер снаружи. Все чаще капает вода откуда-то с потолка. Все дальше и дальше прошлая жизнь, в одночасье ставшая такой недоступной.
— Эй! Тебя как звать? — негромко спросил молодой паренек и подтянул узенькую накидку на себя, пытаясь укрыться.
— Хаим, — ответил парень постарше, который лежал рядом на нарах и безразлично слушал свист ветра снаружи барака.
— А меня Шломо.
— Вот прекрасно.
Они недолго помолчали, пытаясь хоть как-то согреться и думая каждый о чем-то своем.
— Хаим… Хаим! А ты откуда?
— Из Люблина.
— А я из Варшавы. Представляешь?
Снова помолчали. Снаружи послышался приглушенный рокот мотора, и свет фар, пробравшись в барак сквозь щели в стене, скользнул по высоким нарам и на миг осветил лица и глаза узников, отрешенно смотревшие в темноту.
— Хаим!
— Что?
— А ты уже сколько здесь?
— Слушай, а тебе зачем знать?
— Интересно.
— Уже второй месяц пошел.
— А меня только вчера привезли.
— Я заметил.
Вдали послышался отрывистый собачий лай. За ним — едва различимые немецкие голоса. Потом снова лай. И снова голоса. И, наконец, все смолкло.
— Хаим, а ты не знаешь, когда можно будет увидеться с теми, кого во время сортировки поставили в другую колонну?
В ответ — молчание. Только ветер свистит по щелям. Только дождь барабанит по крыше. Шломо выждал с минуту, а потом приподнял голову с жесткой соломы.
— Хаим?
— Вот неугомонный! Ну, чего тебе опять?
— Так когда?
— Спроси у Моше, он здесь все знает.
— А где Моше?
— Там.
Хаим показал на ярус, который находился под ними, и повернулся на бок, не желая больше разговаривать. Шломо продвинулся чуть вперед и перегнулся через край нар.
— Моше! Моше! — шепотом позвал он.
— Чего тебе? — послышался голос снизу.
— Ты слышал наш разговор?
— Да.
— Так когда я увижу тех, кого поставили в другую очередь?
— У тебя там были родные?
— Нет. Просто знакомые.
— Знаешь что? Советую тебе забыть о них. Скорее всего, ты больше их никогда не увидишь.
— Как это?
— А вот так.
— Но почему? На площади нам говорили, что мы теперь рабочие, и будем работать для Германии.
Снизу послышался невеселый смех, который тотчас подхватили еще несколько голосов.
— Моше! Моше! — снова настойчиво позвал Шломо.
— Чего тебе?
