— Отто, — начал оберштурмфюрер, — я слышал, что вы, помимо исполнения своих непосредственных обязанностей по службе, выступали с инициативой о, так скажем, некотором расширении сферы своей деятельности в лагере. И комендант, насколько я знаю, одобрил ваши предложения и соображения по этому поводу.
— Совершенно верно, оберштурмфюрер, — кивнул в ответ Шнайдер. — Я выступал с предложением организовать при лагере небольшой исследовательский центр, в котором было бы возможно изучение течения некоторых, пока еще не до конца изученных, болезней и накопление необходимого опыта для создания методов их эффективного лечения и профилактики. Ну, конечно, центр — это слишком громко сказано. Скорее, небольшой блок, в котором я смогу практиковаться и проводить необходимые мне эксперименты. Комендант лагеря был не против и идею поддержал. С некоторыми оговорками, разумеется.
— Хорошо, — произнес Курт, внимательно выслушав собеседника. — Но, позвольте уточнить, откуда вы берете необходимый для ваших исследований материал?
— Из числа заключенных, само собой, — пожал плечами Шнайдер.
— И каковы ваши критерии отбора?
— Четких критериев отбора нет. Все зависит от конечной цели того или иного исследования. Для одних наблюдений, как вы понимаете, необходимы женщины. Для других — подростки. Для третьих — здоровые мужчины.
— Дело в том, — начал Курт, немного подумав, — что у меня имеется к вам одна небольшая просьба.
— Слушаю вас, оберштурмфюрер, — с готовностью откликнулся лагерный врач.
— У меня, — нервно улыбнувшись, продолжал Шольц, — как раз имеется одна прекрасная кандидатура для ваших исследований.
— Да? — искренне удивился Шнайдер. — Позвольте поинтересоваться, а для каких конкретно исследований?
— Для срочных и сложных исследований, — тщательно подбирая слова, ответил оберштурмфюрер.
— Насколько сложных? — помолчав, переспросил Шнайдер и пристально посмотрел на Курта. — Я просто хочу убедиться, что понимаю вас правильно.
— Самых сложных, — терпеливо повторил Шольц, улыбаясь теперь уже одними только губами. — Настолько сложных, насколько это возможно.
— Ну, хорошо, — опустил взгляд вниз Шнайдер. — И кто же эта ваша кандидатура?
— Одну минутку, — деловито произнес в ответ оберштурмфюрер. — Вот, держите.
Он достал из кармана свернутый вчетверо небольшой листок бумаги, развернул его и протянул Шнайдеру. Тот, взяв листок и поднеся его ближе к лампе, прочитал написанные на нем номер блока, имя и лагерный номер.
— Я сделаю все, о чем вы просите, оберштурмфюрер, — заверил лагерный врач и, снова свернув листок бумаги, убрал его в ящик стола. — Но, все же, позвольте узнать, это ваше необычное поручение, оно…
— Нет-нет-нет, — чуть поморщившись, перебил его Шольц. — Я же уже сказал. Это не поручение, это просьба.
Наступила пауза. Офицеры ненадолго замолчали, понимающе глядя друг на друга.
— Просьба, — подчеркнул Шольц. — Просьба личного характера.
Он встал и дружелюбно протянул унтерштурмфюреру руку, давая понять, что разговор окончен. Отто Шнайдер поднялся и, улыбнувшись, ответил на дружеское рукопожатие. Офицеры молча расстались.
Глава XIII
После подъема заключенных привычно построили перед бараком. Началась утренняя перекличка. Староста барака, медленно вышагивая вдоль длинных шеренг, посматривала на списки, которые держала в руках, и громким голосом зачитывала номера. Услышав свой номер, узницы спешили откликнуться и высоко поднимали вверх руку.
— Сорок семь двести пятьдесят два, — донеслось откуда-то справа.
— Здесь, — коротко выкрикнула Сара в ответ.
Все, ее назвали. Теперь на несколько минут можно было расслабиться и не вслушиваться с напряжением в монотонное перечисление номеров, опасаясь пропустить свой. Есть хотелось ужасно. Впрочем, не только есть, но и спать. Вчера вечером, после отбоя, узницы в ее бараке затеяли спор из-за пропавшей у одной из них порции хлеба. До драки, к счастью, в этот раз, не дошло, но Саре пришлось пожертвовать целым часом отдыха, поскольку уснуть под громкие оскорбления споривших друг с другом озлобленных женщин оказалось делом невыполнимым. В итоге, теперь ей постоянно приходилось чем-то занимать свои мысли. Как только сознание расслаблялось, тело непроизвольно проваливалось в короткий сон, а падать, стоя в строю, было нельзя. Все что угодно, но только не падение.
Чтобы хоть чем-то себя занять, Сара в который раз принялась осматривать лагерь, осторожно выглядывая из-за плеч и голов стоявших впереди нее узниц. На днях ее саму и еще часть узниц из ее барака перевели из первого сектора в шестой. Сектор этот был еще большей частью не достроен, и зачем сюда направляли ночевать целые бригады, она не понимала. Да ей было, в общем-то, все равно. Слева, в нескольких сотнях метров от них, шло высокое заграждение из колючей проволоки. Она слышала, как многие тут утверждали, что по этой проволоке пропущен электрический ток, и даже видела несколько обугленных тел, беспорядочно лежавших совсем близко от ограждения в западной части лагеря. Узницы, попавшие в лагерь задолго до нее, поговаривали, что раньше бывали случаи, когда кто-то умышленно бросался на проволоку, не выдержав тяжести здешней жизни и желая моментальной смерти. В любом случае, подходить к ограждениям им всем было строго запрещено. И, насколько она могла судить,
