Я поковырялся ложкой в мюслях. Краем глаза заметил собственную физиономию в зеркале, что виднелось в прихожей: на улице встретил бы такого – испугался. Мрачная и злая рожа. Готов убить первого встречного-поперечного. М-да. Так жить нельзя. Невозможно. Надо что-то предпринимать.
– Так вот, – продолжил я, пропихивая в себя мюсли бутербродом с форелью. – Не верится мне, что братки нам за пахана мстят.
Чай все-таки был неплох. Я с наслаждением запил бутерброд и почувствовал себя несколько миролюбивее.
– Почему это? – не понял оруженосец.
– Потому что они сейчас больше о собственной шкуре заботятся. Кислого мы ухайдакали? Значит, нужен новый пастух. Они сейчас за власть грызутся – одни одеяло на себя тянут, другие от ответственности отпихиваются. Ну и постреляют чуток друг в друга, наверное. А вот за пропавшего пахана мстить... не думаю. Времени у них для этого попросту нет.
– А кто же?
– Вот это-то меня и беспокоит больше всего. Кому-то мы еще дорожку тут перебежали. И этот кто-то шишка тоже ничего себе – ведь не зря сумел нас в аэропорту задержать. За здорово живешь не станут аэрофлотчики граждан мурыжить. Либо денег дал, либо влияние имеет.
– Не факт. Просто позвонить и сказать, что вон тот тип с оборванными ушами – потомственный террорист.
– Потомственный? – усомнился я.
– А то? – гордо ответил Тимур. – У каждого в предках хоть один террорист да затесался.
Я молча поднял брови, радуясь тому, что Тимур немного отошел от тяжких раздумий.
– Нет, ты представь, – бывший историк Тимур не на шутку завелся, – все эти генеалогические древа... Они ведь избирательны. Род ведется по мужской линии и по самому родовитому представителю. Но ведь у каждого поколения – по два родителя, по четыре бабушки и дедушки...
– По шестнадцать прабабок, – продолжил я, – я умею считать, представь себе.
– Ну вот, – обрадовался Тимур. – Считается, что за век сменяется три-четыре поколения людей. Пусть даже железно четыре. У нас большинство дворян ведут родословную с петровских времен, ну пусть с начала восемнадцатого века. То бишь три века минуло. Двенадцать поколений. Два в двенадцатой – четыре с лишним тысячи предков у каждого сегодняшнего живущего. Ну и как? Тот, кто считает себя дворянином, – откуда наберет в те годы четыре тысячи дворянских предков?... А если от Рюрика посчитать? Несколько миллионов! Среди них и смерды, и беглые каторжане, и государевы слуги, и революционеры. В общем, где- нибудь обязательно затесался тать, народоволец или террорист. Поэтому – да, потомственный...
Я слушал не перебивая, хотя, по моему убеждению, пирамида, описываемая Тимуром, была неправильно повернута. Все-таки считают от основателя – одного человека – каторжанин ли он или принц. А уж потом от вершины – с поколениями – расширяясь. Но я был рад, что голова Тимура стала функционировать в нормальном режиме. И поэтому счел возможным вернуться к первоначальной теме беседы.
– Наверное, можно было и позвонить. Но, убедившись, что мы – законопослушные граждане, нас бы вскоре отпустили. Но нас ведь специально задерживали, понимаешь?
– Угу. – Тимур задумался.
Его раздумья прервала мелодия песни «Город над вольной Невой...», раздавшаяся из моего мобильника.
Номер абонента не высветился.
Звонивший был краток:
– Слышь, американец! У меня тут бурят один косоглазый имеется... Афанасием звать. Не знаю, что с ним делать. То ли убить его, то ли тебе продать... Ты пока подумай, а я тебе завтра вечером позвоню...
И гудки...
Я врубил динамик компьютера, на который автоматически через инфракрасный порт был в цифровом виде записан этот недолгий монолог: «...то ли убить его, то ли тебе продать...».
Тимур аж присвистнул:
– Ни хера ж себе пельмень! А кто это? Что-то голосок знакомый, а?
Я прокрутил запись еще раз – Тимур был прав. Действительно, я где-то раньше слышал этот голос, искаженный телефоном, но со знакомыми интонациями. Слышал... Да только вот где? Убей – не вспомнить...
Глава третья
НА ВОРОВСКОЙ КАРАВАЙ РОТ НЕ РАЗЕВАЙ
В далекой столице кремлевские куранты пробили четыре часа пополудни, а на томские воды уже легли сумерки.
Полумрак спустился на город, на пригороды, на полуразрушенный поселок у давно не работающего завода, именовавшийся в народе «шанхаем»...
В ту пору здесь гремел репродуктор и вились по ветру разноцветные флаги, а над ними реяло серпастое-молоткастое красное знамя. По гаревым дорожкам маршировали заводские девушки в маечках и трусиках, оттопыривая целлюлитные задницы. Они махали руками в сторону начальственной трибуны – высокого деревянного помоста, карикатурно смахивающего на Мавзолей, выстроенного напротив центрального входа, и белозубо улыбались. Важные шишки с трибуны, оценивающе оглядывая демонстранток, небрежно помахивали в ответ не привыкшими к труду руками.
Потом начальство усаживалось на мягкие стулья, расставленные прямо на помосте, и смотрело спортивное действо.
Заводские красавицы – кровь с молоком, – каждой из которых очень к лицу было бы гипсовое весло, вооружались метательными снарядами и били заводские рекорды. Свистели копья, гудели ядра, пущенные могучими сибирскими руками.
На дорожках стартовали забеги, а на трибунах ликовали зрители. В буфете рекой лилось пиво и подавались бутерброды с финским сервелатом. Более привычные и крепкие напитки официально были запрещены, но все знали, что у тети Маши под прилавком всегда для своих найдется. Тем более что на трибуне для важных гостей никто ничего, кроме коньяка, на подобных мероприятиях в рот не брал.
Когда зритель, принявший и пивка для рывка, и водочки для заводочки, был готов, на поле выкатывался мяч и выбегали команды крепеньких мужиков в красивых трусах до колен. Как правило, соперниками заводских футболистов был коллектив мясокомбината с эмблемами «Спартака». Битвы спортивных гигантов шли с переменным успехом. Кубок чемпионов города переходил из рук в руки...
За стадионом давно уже никто не следил. Поле было наполовину вытоптано. Большая проплешина зияла в центральном круге, не было травы в штрафных, а вместо вратарских площадок на обеих половинах поляны блестели огромные лужи. В каждой луже отражалось по яркой луне, а в одной плавал еще и отблеск тусклого фонаря у входа в раздевалки, невесть каким чудом оставшегося неразбитым.
Неподалеку от фонаря под «мавзолеем» устроили пикник двое.
Чумазым, всклокоченным деклассированным элементам сегодня повезло – в мусорном бачке, что неподалеку от единственного оставшегося обитаемым в «шанхае» барака, они нашли почти целый батон заплесневелой колбасы. На хлеб и чекушку хватило выручки за сданные бутылки, которые в немереном количестве подельники выгребали из-под прогнивших и покосившихся скамей просевших трибун.
Место было таким диким, что сюда не отваживались забредать даже рыскающие всюду в поисках стеклотары старушонки, – и этот «клондайк» достался оборванным старателям задарма. Под высокой трибуной было относительно сухо. Расстелив меховое тряпье на поддоне из-под кирпичей, собутыльники получили уютный помост, на котором и устроились, причмокивая и потирая руки от предвкушения праздничной трапезы.
– Давай, Коля!
Старший из бомжей ревниво посмотрел, как напарник сделал два больших глотка, и, приняв склянку из его рук, запрокинул голову.
