покалякаем о делах наших скорбных?
Милицейские сдержанно улыбнулись, а Скрипач еле заметно покачал головой. Не любил он всю эту туфту киношную, где правды ни на грош, а базары все как на подбор левые. Уж он-то в этом понимает – скоро тридцать лет как в авторитете.
Насупились и Пига со Спецом – им-то все это кино по барабану, но уж больно резануло слух несоответствие между бархатистым адвокатским говорком и произнесенной им фразой.
Чуткий, как летучая мышь, Бродский тут же это заметил и изменил тон.
– Итак, – продолжил он сухо и по-деловому, – как нам хорошо известно, позапрошлой ночью были убиты восемь человек. Два высокопоставленных сотрудника мэрии, трое ваших коллег, – он слегка поклонился в сторону Скрипача и его соратников, – и три сотрудника ГИБДД. Уже нонсенс, но это еще не всё. Полагаю, присутствующие ознакомлены с некоторыми, скажем так, настораживающими подробностями этого дела.
Все сдержанно закивали головами, а Спец вдруг накатил:
– Настораживающими, говоришь? Ментовский погон на замоченном Кренделе – это тебя настораживает? А по-нашему, так это расписка... – и осекся, остановленный предостерегающим взглядом Скрипача.
– Подождите, господа, – Бродский слегка побледнел, но продолжал уверенно, – получается, что у всех нас есть повод для претензий друг к другу. Взять хотя бы показания проституток из сауны, в которой убили наших сослуживцев. По их словам, убийца назвался представителем вашей епархии, – снова полупоклон в сторону бандитов, – да еще и подчеркнул, что это только начало!
– Да что там блядей слушать! – опять встрял Спец и опять был остановлен Скрипачом.
Скрипач отлично знал, что в начале разборки всегда лучше помалкивать и побольше слушать – и уж тем более не оправдываться.
– Блядей? – не выдержал подполковник Семчук.
По чину вести разговор следовало сидоренковскому заместителю Кушакову, однако тот упорно отмалчивался.
– Это еще надо разобраться, кто блядь! – возмущенно сказал Семчук. – А записка, где пост разнесли и наших положили? Там по-русски, между прочим, написано, как в протоколе, – ваше дело, бандитское!
И он уже сунулся было к кобуре – но тут же плюнул с досадой. Готовая к действию рука уткнулась в холодный голый живот.
Запахло жареным.
Бандиты подобрались, налоговик Погасян с Витьком Парамоновым тревожно переглядывались, теребя завязки фирменных плавок.
– Ну что вы, люди добрые, – наконец вступил в разговор Скрипач, – нам же дело делать, а не обидки свои справлять. Надо по справедливости рассудить и наказать виноватого. Так вот давайте и рассудим спокойно – кто всю эту муть навел?
– Да-да, – поспешно подхватил еще больше побледневший Бродский, – здесь не следует пороть горячку. Древние римляне при расследовании преступлений в первую очередь задавались вопросом: кому выгодно?
– Вы бы, Михаил Борисович, еще питекантропов каких-нибудь вспомнили, – остывая, буркнул Семчук. – Нам-то точно вся эта бодяга ни к чему. Ну, что молчишь, товарищ полковник? – злорадно обратился он к Кушакову.
Тот, однако, опять отмолчался.
– Так ведь и нам ни к чему, – вкрадчиво продолжил Скрипач, – ведь только что обо всем договорились, все куски распределили так, что никому не обидно, – самое время тихо-мирно жить-поживать да добра наживать. Так с каких радостей нам все это херить и на ментов – простите, на органы – тянуть? Да еще и на городские власти? Без предъяв, на пустом месте? Мы не отморозки бритые, у нас так не принято.
Бродский отметил про себя, что Скрипач поставил ментов выше городской администрации, которую упомянул как бы походя. Полезная информация для Вертякова. Да и для самого Михаила Борисовича лично. Ах ты павиан синий!
– Борис Тимофеевич Вертяков совершенно уверен в непричастности руководимого господином Кругом сообщества к этому прискорбному инциденту, – витиевато заверил он между тем Скрипача.
– Ладно, – рубанул Семчук, который окончательно махнул рукой на Кушакова и взял беседу в свои руки, – думаю, что и дурак поймет, что нам погонами оторванными разбрасываться ни к чему. От лица нашей делегации уполномочен заявить, что УВД тут ни при чем.
Заявлять-то Сидоренко уполномочил вовсе не его, а упустившего инициативу Кушакова.
«Эх, – подумал Жабко, поблескивая хитрыми глазками, – будет что рассказать другану-начальнику про его подчиненных под бутылочку очищенной!»
– В таком случае, – поднял густые брови Бродский, – становится очевидным, что нас всех, что называется, подставили – и именно для того, чтобы вызвать междоусобный конфликт.
Участники стрелки оживились. Такой вариант явно устраивал всех. Заветное слово было произнесено, гора упала с плеч – угроза повальной кровавой разборки отодвинулась. Все, в том числе и помалкивавшие до этого, заговорили разом.
– Так и есть, в натуре!
– Подстава, ясный перец!
– Согласитесь – это абсурд, поднимать такую бучу, когда...
– Точняк, блин!
Выждав, пока участники стрелки выпустят накопившийся пар, Скрипач поднял высохший палец:
– Ну что, очень хорошо. Никто из присутствующих в этой поганке не при делах – порешили и забыли. Но кто-то ведь сырость развел? Понятно, что не господь-вседержитель. Мы не можем терпеть, чтобы в нашем городе – в нашем! – подчеркнул он, – творился такой беспредел. И оставался безнаказанным! Иначе народ совсем распустится, уважать перестанет. А нам порядок здесь еще держать и держать. Больше положиться не на кого.
– Совершенно верно, уважаемый... – Бродский сделал паузу, надеясь, что Скрипач назовет свои имя- отчество, но, не услышав ответа, торопливо продолжил: – Очевидно, что это провокация. Провокация, задуманная, как я уже сказал, с четкой целью перессорить ведущие созидательные силы и вызвать в городе хаос. Это подрывает интересы государства!
Язык некстати поволок Михаила Борисовича по привычным профессиональным рельсам, но он вовремя спохватился и замолчал.
И правильно.
– Какое, на хер, государство? Ты дело говори! – снова занервничал Спец, и опять Скрипач мгновенно успокоил его взглядом.
Они прекрасно понимали друг друга.
– А дело, выходит, такое, – задумчиво сказал Скрипач, – что все эти уши, похоже, из одной головы растут.
– Есть такое мнение, – подтвердил Семчук, – я когда материалы просматривал, мне показалось, что есть во всех этих мокрухах что-то общее. Не почерк, а идея какая-то, что ли...
– Что вы имеете в виду? – проснулся вдруг Кушаков.
Семчук чуть не гаркнул: что имею, то и введу!
Но ничего не ответил, отвернулся, махнув рукой. Это заметили все – и запомнили, каждый по своей причине.
– Верняк! – воскликнул Спец. – Типа, ясно. Хоть в одиночку, хоть с командой – а шишка в этом замесе есть, ну, типа, организатор. Тот, кто в обидках на нас на всех конкретно.
– И человечек этот должен быть, во-первых, небедным, – продолжил Семчук, – переполох с восемью мокрухами нынче не дешево стоит. Хоть команду собирай, хоть сам старайся. Во-вторых, сильно сердитым. И чтоб думал при этом, что рассердил его кто-то из нас, а может, все сразу.
Мозги Бродского лихорадочно заработали. И тут его осенило. От избытка чувств он даже позабыл о своем адвокатском лоске, которым очень дорожил.
– Ё-мое! – воскликнул он. – А не наш ли это американец?
