по нимали все дамы, даже и не знающие французского языка.
Общее изумление вызвал мужчина, затесавшийся на сцену. Он сказал Фаготу, что у жены его грипп, она не могла быть в театре, по этому он просит передать ей что-нибудь через него. В доказательст во же того, что он действительно женат, готов предъявить паспорт.
Заявление заботливого мужа было встречено хохотом, Фагот проорал, что он верит гражданину и без паспорта, и вручил ему две пары шелковых чулок, а кот от себя добавил футляр с помадой.
Дело стало принимать характер столпотворения. Женщины тек ли со сцены в бальных платьях, в пижамах, разрисованных дракона ми, в строгих костюмах для визита, в шляпочках, надвинутых на одну бровь. В руках у дам сверкали флаконы и золотые трубочки помады. Опоздавшие стремились на сцену.
И тогда Фагот объявил, что за поздним временем магазин закры вается до завтрашнего вечера через минуту. Неимоверная суета под нялась на сцене. Женщины наскоро хватали туфли без примерки. Одна, как буря, ворвалась за занавеску, сбросила свой костюм и наде ла первое, что подвернулось – шелковый, в громадных букетах, ха лат, успела, выскочив, подцепить два футляра духов.
Ровно через минуту грянул пистолетный выстрел, и стон опоздав ших разнесся по всему залу и сцене. Зеркала исчезли, провалились витрины и табуретки, ковер растаял в воздухе так же, как и занавес ка. Последней исчезла огромнейшая груда старых платьев и обуви. И стала сцена опять строга, пуста и гола, и осталось на ней только кресло с сидящим в нем неподвижно магом в маске.
И здесь в дело вмешалось новое действующее лицо.
Приятный, звучный и очень настойчивый баритон послышался из близкой к сцене левой ложи № 2:
– Все-таки нам было бы приятно, гражданин артист, если бы вы незамедлительно разоблачили бы зрителям технику ваших фокусов, построенных, конечно, на гипнозе. В особенности фокус с денежны ми бумажками. Желательно также и скорейшее возвращение конфе рансье. Судьба его волнует зрителей.
Баритон принадлежал не кому иному, как почетному гостю сего дняшнего вечера Аркадию Аполлоновичу Семплеярову, заведующе му акустикой московских театров.
Аркадий Аполлонович помещался в ложе с двумя дамами: пожи лой и очень дорого и модно одетой, и другой – молоденькой и оде той попроще. Первая из них, как вскоре выяснилось при составле нии протокола милицией, была женою Аркадия Аполлоновича, а вторая – племянницей его, начинающей и подающей надежды акт рисой, приехавшей из Саратова и проживающей у Аркадия Аполло новича с супругою.
Чувствуя на себе тысячи глаз отовсюду, Аркадий Аполлонович приосанился и поправил пенсне.
– Пардон! – отозвался Фагот, наивно улыбнувшись. – Это не гип ноз, я извиняюсь! И в общем, разоблачать здесь нечего!
– Виноват, – настойчиво продолжал Аркадий Аполлонович, – разоблачение совершенно необходимо. Без этого ваши блестящие номера оставят тягостное впечатление. Зрительская масса требует объяснения…
– Зрительская масса, – перебил Аркадия Аполлоновича наглый гаер Фагот, – как будто ничего не заявляла? Ась?
– Браво! – далеко крикнул кто-то.
– Но принимая во внимание ваше глубокоуважаемое желание, я произведу разоблачение, драгоценный Аркадий Аполлонович (Ар кадий Аполлонович немного изумился, убедившись в том, что неиз вестный знает его имя и отчество). Но для этого разрешите еще один крохотный номерок?
– Отчего же, – ответил Аркадий Аполлонович, – но с разоблаче нием!
– Слушаюсь! Слушаюсь! – прокричал Фагот и, потирая руки, ос ведомился у Аркадия Аполлоновича: – Где вы вчера вечером изволи ли быть, Аркадий Аполлонович?
При этом неуместном и даже хамском вопросе лицо заведующего акустикой изменилось, и сильно.
– Аркадий Аполлонович вчера вечером был в заседании акусти ческой комиссии, – ответила супруга Аркадия Аполлоновича очень надменно, – но я не понимаю, какое отношение это имеет к магии?
– Уи, мадам! – подтвердил Фагот. – Натурально вы не понимае те! Насчет же заседания вы в полном заблуждении. Выехав на упомя нутое заседание, каковое, к слову говоря, и назначено-то не было, Аркадий Аполлонович отпустил своего шофера у здания акустичес кой комиссии, а сам в автобусе отправился на Елоховскую улицу к ар тистке разъездного районного театра Милице Андреевне Покобатько и провел у нее в гостях около четырех часов.
– Ой! – жалобно воскликнул кто-то в бельэтаже.
Молодая дама, сидевшая в ложе Аркадия Аполлоновича, вдруг рассмеялась низким контральтовым смехом.
– Все понятно! – воскликнула она. – Давно подозревала! Понят но, почему эта бездарность получила роль Луизы!
И, внезапно размахнувшись, коротким и толстым лиловым зонти ком ударила Аркадия Аполлоновича по голове.
Кое-кто ахнул в публике, а подлый Коровьев, и он же Фагот, за кричал:
– Вот, почтенные граждане, один из случаев разоблачения, кото рого так упорно добивался Аркадий Аполлонович!
– Как смела ты, негодяйка, ударить моего мужа? – хриплым, при душенным голосом спросила супруга Аркадия Аполлоновича, подни маясь в ложе во весь рост.
Второй короткий прилив сатанинского смеха овладел молодой дамой.
– Уж кто- кто, – ответила она, испустив смешок, – а я-то смею, я-то смею! – И второй раз раздался резкий треск зонтика, отскочив шего от головы Аркадия Аполлоновича.
– Милиция! Взять ее! – страшным голосом прокричала супруга Аркадия Аполлоновича, который остался совершенно неподвижен у борта ложи, как окаменевший.
И тут кот, совершенно ошеломив публику, подошел в рампе и вдруг рявкнул на весь театр человеческим голосом:
– Сеанс окончен! Маэстро! Рваните марш!
Ополоумевший дирижер, не отдавая даже себе отчета в том, что делает, взмахнул палочкой, и оркестр покрыл шум скандала зали хватским маршем. А после этого все уже смешалось. Видно было только, что к ложе № 2 спешит милиция, а на пустой сцене черного мага, Фагота-Коровьева и кота Бегемота уже не было видно. Они так же бесследно растаяли в воздухе, как и кресло с полинявшей обивкой.
Глава X I I I ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ
Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал:
– Т-сс!
Иван спустил ноги с постели, всмотрелся. С балкона осторожно заглядывал в комнату мужчина лет тридцати восьми, бритый, темно волосый, с острым носом и встревоженными глазами, со свешиваю щимся на лоб клоком волос.
Увидев, что Иван один, прислушавшись, таинственный посети тель осмелел, вошел в комнату. Тут увидел Иван, что пришедший одет в больничное. На нем было белье, туфли на босу ногу, на плечах халат.
Пришедший подмигнул Ивану, спрятал в карман халата связку ключей, шепотом осведомился у Ивана: «Можно присесть?» – и, по лучив утвердительный кивок, поместился в кресле.
– Как же вы сюда попали? – шепотом, повинуясь сухому грозяще му пальцу, спросил Иван. – Ведь балконные-то решетки на замках?
– Решетки на замках, – подтвердил гость, – но Прасковья Васи льевна – милейший, но, увы, рассеянный человек. Я стащил у нее месяц тому назад связку ключей и таким образом получил возмож ность не только выходить на балкон, но, как видите, иногда навес тить и соседа.
– Раз вы можете выходить на балкон, то вы можете и удрать? Или высоко? – спросил Иван.
– Нет,-твердо ответил гость,-я не могу удрать, и не потому, что вы соко, а по другим причинам. – После паузы он спросил: – Итак, сидим?
– Сидим, – ответил Иван, всматриваясь в живые карие глаза при шельца.
– Да… но вы, надеюсь, не беспокойный? – вдруг затревожился тот. -А то я, знаете, боюсь шума, драк, возни и всяких вещей в этом роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или какой-нибудь иной крик. Успокойте меня, скажите, вы не беспокойный?
– Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил, – мужест венно признался преображенный поэт.
– Основание? – строго спросил гость.
– Да, признаться, без основания, – ответил, конфузясь, Иван, – так, история вышла…
– Безобразие, – отрезал гость и добавил: – Вы, я советую вам, пе рестаньте рукам волю давать. И кроме того, еще не установлено точ но, что имеется у человека – морда или лицо. Вернее всего все-таки, что у него лицо, и, согласитесь, если каждый начнет кулаками ездить по лицам… Это надо оставить, уверяю вас!
Отчитав таким образом Ивана, гость осведомился:
– Профессия?
– Поэт, – почему-то неохотно признался Иван.
Пришедший огорчился.
– Ой, как мне не везет! – воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: – А как ваша фамилия?
– Бездомный.
– Ай-яй-яй! – сказал гость, хмурясь.
– А вам что же, мои стихи не нравятся? – спросил без всякой оби ды Иван.
– Ужасно не нравятся.
– А вы какие читали?
– Никаких я ваших стихов не читал! – нервно воскликнул посе титель.
– А как же вы говорите?
– Ну что же «как же»? Как будто я других не читал! А ваши, я убежден, такие же точно. Впрочем… разве что чудо?.. Ну тогда ска жите мне сами, я готов принять на веру… Хороши ваши стихи?
– Чудовищные! – вдруг внезапно смело и откровенно признался Иван.
– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.
– Обещаю и клянусь! – торжественно прошептал Иван.
Клятву скрепили рукопожатием, и тотчас из коридора донеслись мягкие шаги и голоса.
– Т-сс! – шепнул гость и скрылся на балконе, задвинув за собою решетку.
Заглянула Прасковья Васильевна, спросила у Ивана, желает ли он лежать со светом или в темноте, а также закрыть ли ему на ночь дверь на балкон или
