необыкновенное наслаждение испытала Маргарита, ныряя и плавая в одиночестве ночью в реке.
Впрочем, в отдалении изредка слышались всплески и фырканье, там за кустами кто-то купался.
Поплавав, Маргарита выбралась на берег и начала плясать на роси стой траве, прислушиваясь к музыке, доносящейся с островка, пригля дываясь к непонятным фигурам, мечущимся вокруг пламени костра.
После купанья тело ведьмы пылало, от усталости не осталось и следа, и мысли в голове проносились пустые, легкие. Тут фырканье объяснилось. Из-за ракитовых кустов вылез какой-то голый толстяк в черном шелковом цилиндре, заломленном на затылок. Ступни ног его были в илистой грязи, так что казалось, будто он в ботинках.
Судя по тому, как он отдувался и икал, был он порядочно выпив ши. Маргарита прекратила пляску. Толстяк стал вглядываться, потом заорал:
– Ба! ба! ба! Ее ли я вижу? Клодина? Неунывающая вдова! И ты здесь?
И полез здороваться.
Маргарита отступила и с достоинством ответила:
– Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Клодина? Смотри, с кем разговариваешь! – Подумав мгновение, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство.
Все это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие.
– Ой! – тихо вскрикнул он и вздрогнул. – Простите великодуш но, светлая королева Марго! Обознался я! Коньяк, будь он проклят!
Он опустился на одно колено, цилиндр отнес в сторону, сделал поклон и залопотал по-французски какую-то чушь про кровавую свадьбу какого-то своего друга Гессара, про коньяк, про то, что он по давлен грустной ошибкой, объясняющейся единственно тем, что он давно не имел чести видеть изображений королевы…
– Ты бы брюки надел, сукин сын, – сказала, смягчаясь, Маргарита.
Толстяк радостно осклабился, видя, что Маргарита не сердится, и восторженно сообщил, что оказался без брюк в данный момент лишь потому, что оставил их на реке Енисее, где купался перед тем, но что он сейчас же летит туда, благо это рукой подать, и затем, по ручив себя расположению и покровительству, начал отступать задом и отступал до тех пор, пока не поскользнулся и не плюхнулся в воду. Но и плюхнувшись, сохранил на окаймленной бакенбардами физио номии улыбку восторга и преданности.
Маргарита же пронзительно свистнула и, вскочив на подлетев шую щетку, перенеслась над водной гладью на островок.
Сюда не достигала тень от горы высокого берега, и весь островок был освещен луною.
Лишь только Маргарита коснулась влажной травы, музыка удари ла сильней и веселей взлетел сноп искр от костра. Под вербами, усе янными нежными пушистыми сережками, сидели в два ряда толсто мордые лягушки и, раздуваясь как резиновые, играли бравурный марш на дудочках. Светящиеся гнилушки висели на ивовых прути ках, и свет их, призрачный и мягкий, смешивался с адским мечущим ся светом от костра.
Марш играли в честь Маргариты. Об этом она сразу догадалась по необыкновенному приему, который оказали ей на островке.
Прозрачные русалки оставили свой хоровод над речкой и замаха ли Маргарите руками, и застонали над пустынными окрестностями их приветствия. Нагие ведьмы выстроились в ряд и стали кланяться придворными поклонами. Какой-то козлоногий подлетел, припал к руке, раскинул на траве шелк, предложил раскинуться отдохнуть после купанья.
Маргарита так и сделала. Прилегла, и на теле ее заиграли отблес ки огня. Ей поднесли бокал с шампанским, она выпила, и сердце ее радостно вскипело. Она осведомилась о том, где же верная ее Ната ша, и получила ответ: Наташа уже выкупалась и полетела на своем борове вперед, чтобы предупредить о том, что Маргарита скоро бу дет, и приготовить для нее наряд.
Короткое пребывание Маргариты под ивами ознаменовалось еще одним эпизодом. В воздухе раздался свист, и черное тело, явно промахнувшись мимо острова, обрушилось в воду.
Через минуту предстал перед Маргаритой тот самый толстяк-бакенбардист, что так неудачно представился ей на том берегу. Он ус пел, по-видимому, смотаться на Енисей и обратно, ибо был во фрач ном наряде, но мокр с головы до ног. Коньяк подвел его: высажива ясь, он все-таки попал в реку. Но улыбки своей не утратил и в этом печальном случае и был Маргаритою допущен к руке.
Затем все стали торопиться. И многие улетели с острова. Растая ли в лунном свете прозрачные зеленоватые русалки. Козлоногий почтительно осведомился у Маргариты, на чем прилетела госпожа. Узнав, что она явилась верхом на щетке, всплеснул руками и отнес это к нераспорядительности Азазелло и тут же, крикнув кого-то с раздутой харей, возившегося у погасшего костра, велел сию минуту доставить из «Метрополя» «линкольн».
Это было исполнено действительно и точно в одну минуту. И на остров обрушилась буланого цвета открытая машина, на шоферском месте коей сидел черный длинноносый грач в клеенчатой фуражке и в перчатках с раструбами.
Островок опустел. В лунном пылании растворились последние точки отлетевших ведьм.
Костер догорал, на глазах угли одевались седою золой.
Бакенбардист и козлоногий распахнули дверцу перед Маргари той, и она села на широкое заднее сиденье. Машина взвыла, и тотчас остров ухнул вниз, машина понеслась на большой высоте.
Теперь два света светили Маргарите. Льющийся с лунного диска сверху и бледный фиолетовый от приборов в машине, которою со средоточенно управлял клеенчатый грач.
Глава 22 ПРИ СВЕЧАХ
Ровное гудение машины убаюкивало Маргариту, лунный свет прият но согревал. Закрыв глаза, она отдала лицо ветру и думала с какой-то грустью о покинутом ею неизвестном островке на далекой реке. Она прекрасно догадывалась, куда именно в гости ее везут, и это волнова ло ее. Ей хотелось вернуться на этот обрыв над рекой.
Долго ей мечтать не пришлось. Грач отлично знал свое дело, и ме трополевская машина была хороша. Внезапно Маргарита открыла глаза и увидела, что под нею пылает электрическим светом Москва.
Однако шофер не повез ее в город, а поступил иначе. На лету он отвинтил правое переднее колесо, а затем снизился на каком-то кладбище в районе Дорогомилова. Высадив покорную и ни о чем не спрашивающую Маргариту вместе с ее щеткой на какой-то дорожке, грач почтительно раскланялся, сел на колесо верхом и улетел.
Маргарита оглянулась, и тотчас от одного из надгробных памят ников отделилась черная фигура. Азазелло нетрудно было узнать, хо тя он был закутан в черный плащ и черная же шляпа его была надви нута на самые брови. Выдавал его в лунном свете его поразительный клык.
Безмолвно Азазелло указал Маргарите на щетку, сам сел верхом на длиннейшую рапиру. Они взвились и, никем не замеченные, че рез несколько секунд высаживались у ворот дома № 302-бис на Садо вой улице.
Когда проходили подворотню, Маргарита увидела томящегося в ней человека в кепке, толстовке и высоких сапогах. Услыхав шаги, человек обеспокоенно дернулся, но ничего не увидел, а Азазелло по косился на него из-под шляпы почему-то иронически.
Второго, до удивительности похожего на первого, человека встретили у подъезда во дворе. И опять повторилась та же сцена. Шаги, человек беспокойно обернулся, нахмурился, когда дверь от крылась и закрылась за входящими.
Третий, точная копия второго, а стало быть, и первого, дежурил на скамейке, украшавшей площадку третьего этажа. Он курил, и Маргарита невольно кашлянула, пройдя мимо него. Третий тотчас поднялся, как будто его кольнули, на цыпочках подошел к перилам, глянул вниз.
Сердце Маргариты учащенно забилось, когда она и спутник ее оказались перед скромной дверью с дощечкой «Квартира № 50». Те перь, конечно, Маргарита понимала, что никакой пошлый вечерок с радиолой, играющей фокстроты и блюзы, ей не угрожает. Марга рита знала, что ее ожидает нечто необыкновенное, и силилась это нечто себе представить. Но представить не могла.
Первое, что поразило Маргариту, это та тьма, в которую она по пала. Было темно, как в подземелье, так что она невольно уцепилась за плащ Азазелло, опасаясь споткнуться. Издалека, впрочем, маячил огонек, слабый, похожий на огонек лампады.
Второе, что удивило ее, это что передней обыкновенной москов ской квартиры конца нет и не чувствуется. Третье, что под ногами у нее ступеньки, покрытые, как чувствовали ее босые ноги, очень толстым ковром, и что по этим ступеням она бесконечно поднимает ся вверх.
Еще сбоку мелькнул и уплыл огонь лампады. Азазелло на ходу вы нул у Маргариты из рук щетку, и та как будто провалилась. Наконец подъем кончился, и Маргарита ощутила себя находящейся на пло щадке. Тут приплыла в воздухе лампада в чьей-то невидимой руке, и, как казалось Маргарите, из-за колонны, черный, как уголь, вышел некто. Рука поднесла к нему лампаду поближе, и Маргарита увидела тощего высокого мужчину. Те, кому он уже попался на дороге в эти дни, конечно, всмотревшись, даже при слабом и неверном освеще нии, которое давал язычок пламени в лампаде, узнали бы его. Это был Коровьев, он же Фагот.
Но, правда, изменился он очень сильно. Не было на нем ни пенс не, которое давно следовало бы выбросить на помойку, ни клетча тых брючек, ни грязных носков. Усишек куриных не стало. Усы Коровьева были подстрижены коротко.
Пламя мигало и освещало белую крахмальную грудь и галстух, от разилось внизу в лакированных туфлях, отразилось в широком и тонком стекле монокля, всаженного в правый глаз.
Коровьев почтительнейше раскланялся и жестом пригласил Мар гариту следовать далее.
«Удивительно странный вечер, – думала Маргарита, – электриче ство, что ли, у них потухло? Но самое главное, что поражает, это раз меры этого помещения. Каким образом все это может
