пройдет. Мне посоветовали мно жество лекарств, но я придерживаюсь бабушкиных средств по ста ринке, не любя современных патентованных лекарств… Кстати: не страдаете ли вы чем-нибудь? Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу, – спрашивал Воланд, глядя на огни све чей, – тоска? Я бы помог вам… Поразительные травы оставила в на следство поганая старуха бабушка…
– Я никогда не чувствовала себя так хорошо, как у вас, мес сир, – тихо отвечала умная Маргарита, – а предчувствие бала меня волнует…
– Кровь, кровь… – тихо сказал Воланд. После молчания он заго ворил опять:
– Я вижу, вас интересует мой глобус?
– О да.
– Очень хорошая вещь. Она заменяет мне радио. Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, говорящие в нос и перевирающие названия мест. Кроме того, каждая третья из них косноязычна, как будто таких нарочно подбирают. Если же к этому прибавить, что они счита ют обязательным для себя о радостных событиях сообщать мрач ным до ужаса тоном, а о печальных, наоборот, игриво, можно счи тать эти их голоса в помещении по меньшей мере лишними.
А при помощи моего глобуса можно в любой момент знать, что происходит в какой хотите точке земного шара. Вот, например… – Воланд нажал ножку шара, и тот медленно повернулся, -…видите этот зеленый кусок, квадратный кусок, бок которого моет океан? Глядите… глядите… вот он наливается огнем, как будто светится из нутри. Там началась война. А если вы приблизите глаза и начнете всматриваться, то увидите детали.
Маргарита, горя от любопытства, наклонилась к глобусу и увиде ла, что квадратик земли расширился, распался многокрасочно и превратился в рельефную карту. Она увидела горы, ленточку реки и какое-то селение возле нее. Маленькие, с горошину, домики взбуха ли, и один из них разросся до размеров спичечной коробки. Внезап но и беззвучно крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом черного дыма, а стенки рухнули, так что от двухэтажной коробочки ничего не осталось, кроме кучечки дымящихся кирпичей. Маргари ту заинтересовало поведение какой-то малюсенькой фигурочки в полсантиметра вышиной, которая перед взрывом пронеслась пе ред домиком, а теперь оказалась горизонтальной и неподвижной. Она сосредоточила свой взор на ней и, когда та разрослась, увидела как в стереоскопе маленькую женщину, лежащую на земле, разметав руки, и возле нее в луже крови ребенка, уткнувшегося в землю.
– Вот и все, – сказал Воланд и повернул глобус. – Абадонна толь ко сегодня оттуда. По традиции он лично сам несет службу при мне во время весеннего бала, а потому и приехал. Но завтра же он опять будет там. Он любит быть там, где война.
– Не желала бы я быть на той стороне, против которой он, – ска зала Маргарита, догадываясь об обязанностях Абадонны на войне. – На чьей он стороне?
– Чем дальше говорю с вами, – любезно отозвался Воланд, – тем более убеждаюсь в том, что вы очень умны. Он удивительно беспри страстен и равно сочувствует обеим сражающимся сторонам. Вслед ствие этого и результат для обеих сторон бывает одинаков.
Воланд вернул глобус в прежнее положение и подтолкнул голову Маргариты к нему. Мгновенно разросся квадратик земли. Вот уже вспыхнула в солнце какая-то дымящаяся желтая равнина, и в этом дыму Маргарита разглядела лежащего неподвижно человека в одеж де, потерявшей свой цвет от земли и крови. Винтовка лежала шагах в двух от него. Равнина съежилась, ушла, перед глазами у Маргариты проплыл голубой качающийся океан.
– Вот и он, легок на помине, – весело сказал Воланд, и Маргари та, увидев черные пятна, тихо вскрикнув, уткнулась лицом в ногу Воланда.
– Да ну вас! – крикнул тот. – Какая нервность у современных лю дей! – Воланд с размаху шлепнул Маргариту по спине. – Ведь видите же, что он в очках! Я же говорю вам… И кроме того, имейте в виду, что не было случая с того времени, как основалась земля, чтобы Абадонна появился где-нибудь преждевременно или не вовремя. Ну и наконец, я же здесь. Вы у меня в гостях!
– А можно, чтобы он на минутку снял очки? – спросила Маргари та, прижимаясь к Воланду и вздрагивая, но уже от любопытства.
– А вот этого нельзя, – очень серьезно ответил Воланд, – и вооб ще забыть все это сразу – и глобус… и очки… Раз! Два! Три! Что хо чешь сказать нам, ангел бездны?
– Я напугал, прошу извинить, – глухо сказал Абадонна, – тут, мессир, есть один вопрос. Двое посторонних… девушка, которая хны чет и умоляет, чтобы ее оставили при госпоже… и кроме того, с нею боров…
– Наташа! – радостно воскликнула Маргарита.
– Оставить при госпоже, не может быть и разговоров. Борова на кухню!
– Зарезать? – визгнула Маргарита. – Помилуйте, мессир, – это Николай Иванович!.. Тут недоразумение… Видите ли, она мазнула его…
– Да помилуйте! – воскликнул Воланд. – На кой черт и кто его станет резать? Кто возьмет хоть кусок его в рот! Посидит с поварами и этим, как его, Варенухой, только и всего. Не могу же я его пустить на бал, согласитесь!
– Да уж, – добавил Абадонна и, покачав головой, сказал: – Мес сир! Полночь через десять минут.
– А! – Воланд обратился к Маргарите: – Ну-с, не теряйте време ни. И сами не теряйтесь. Ничего не бойтесь. Коровьев будет при вас безотлучно. Ничего не пейте, кроме воды, а то разомлеете. Вам бу дет трудно… Пора!
Маргарита вскочила, и в дверях возник Коровьев.
Глава 23 ВЕЛИКИЙ БАЛ У САТАНЫ
Пришлось торопиться. В одевании Маргариты принимали участие Гелла, Наташа, Коровьев и Бегемот. Маргарита волновалась, голова у нее кружилась, и она неясно видела окружающее. Понимала она только, что в освещенной свечами комнате, где ее готовили к балу, не то черного стекла, не то какого-то дымчатого камня ванна, вде ланная в пол, выложенный самоцветами, и что в ванной стоит одуря ющий запах цветов.
Гелла командовала, исполняла ее команды Наташа. Начали с того, что Наташа, не спускающая с Маргариты влюбленных, горящих глаз, пустила из душа горячую густую красную струю. Когда эта струя ударила и окутала Маргариту, как материей, королева ощутила соле ный вкус на губах и поняла, что ее моют кровью. Кровавая струя сменилась густой, прозрачной, розоватой, и голова пошла кругом у ко ролевы от одуряющего запаха розового масла. После крови и масла тело Маргариты стало розоватым, блестящим, и еще до большего блеска ее натирали раскрасневшиеся [женщины] мохнатыми поло тенцами. Особенно усердствовал кот с мохнатым полотенцем в руке. Он уселся на корточки и натирал ступни Маргариты с таким видом, как будто чистил сапоги на улице.
Пугая Маргариту, над нею вспыхнули щипцы, и в несколько се кунд ее волосы легли покорно.
Наташа припала к ногам и, пока Маргарита тянула из чашечки гу стой, как сироп, кофе, надела ей на обе ноги туфли, сшитые тут же кем-то из лепестков бледной розы. Туфли эти как-то сами собою за стегнулись золотыми пряжками.
Коровьев нервничал, сквозь зубы подгонял Геллу и Наташу: «По ра… Дальше, дальше». Подали черные по локоть перчатки, поспори ли (кот орал: «Розовые! Или я не отвечаю ни за что!»), черные от бросили и надели темно-фиолетовые. Еще мгновение, и на лбу у Маргариты на тонкой нити засверкали бриллиантовые капли.
Тогда Коровьев вынул из кармана фрака тяжелое в овальной раме в алмазах изображение черного пуделя и собственноручно повесил его на шею Маргарите.
– Ничего, ничего не поделаешь… надо, надо, надо… – бормотал Коровьев и во мгновение ока и сам оказался в такой же цепи.
Задержка вышла на минутку примерно, и все из-за борова Нико лая Ивановича. Ворвался в ванную комнату какой-то поваренок-му лат, а за ним сделал попытку прорваться и Николай Иванович. При этом прорезала цветочный запах весьма ощутительная струя спирта и лука. Николай Иванович почему-то оказался в одном бе лье. Но его ликвидировали быстро, разъяснив дело. Он требовал пропуска на бал (отчего и совлек с себя одежду в намерении полу чить фрак). Коровьев мигнул кому-то, мелькнули какие-то черноко жие лица, что-то возмущенно кричала Наташа, словом, борова уб рали.
В последний раз глянула на себя в зеркало нагая Маргарита, в то время как Гелла и Наташа, высоко подняв канделябры, освещали ее.
– Готово! – воскликнул Коровьев удовлетворенно, но кот все же потребовал еще одного последнего осмотра и обежал вокруг Марга риты, глядя на нее в бинокль. В это время Коровьев, склонившись к уху, шептал последние наставления:
– Трудно будет, трудно… Но не унывать! И, главное, полюбить. Среди гостей будут различные, но никакого никому преимущества… Ни-ни-ни! Если кто-нибудь не понравится, не только, конечно, нель зя подумать об этом… Заметит, заметит в то же мгновенье! Но необ ходимо изгнать эту мысль и заменить ее другою – что вот этот-то и нравится больше всех… Сторицей будет вознаграждена хозяйка ба ла! Никого не пропустить… Никого! Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть поворот головы! Невнимание не про щает никто! Это главное… Да, еще, – Коровьев шепнул, – языки, – дунул Маргарите в лоб. – Ну, пора!
И из ванной Коровьев, Маргарита и Бегемот выбежали в темноту.
– Я! Я! – шептал кот. – Я дам сигнал.
– Давай! – послышался в темноте голос Коровьева.
– Бал! – пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита вскрик нула и закрыла на секунду глаза. Коровьев подхватил ее под руку.
На Маргариту упал поток света и вместе с ним звука, а вместе – и запаха. Испытывая кружение головы, уносимая под руку Коровьевым, Маргарита увидела себя в тропическом лесу. Красногрудые зеленохвостые попугаи цеплялись за лианы и оглушительно трещали:
«Аншанте!..»* Банная духота сменилась тотчас прохладой
