черные сделались безразличны, сливались по временам в глазах, и воздух почему-то на чинал дрожать и струиться.
Несколько, но ненадолго, оживили Маргариту обещанные Беге мотом медведи. Стена рядом с площадкой распалась, и тайна «све тит месяц» разъяснилась. Возник ледяной зал, в котором синеватые глыбы были освещены изнутри и пятьдесят белых медведей грянули на гармониках. Один из них – вожак и дирижер, надев на голову кар туз, плясал перед ними.
– Глупо до ужаса, – бормотал Коровьев, – но цели достигло. Туда потянулись, здесь стало просторнее… Я в восхищении!
Маргарита не выдержала и, стиснув зубы, положила локоть на тумбу.
Какой-то шорох, как бы крыльев по стенам, теперь доносился из зала сзади, и было понятно, что там танцуют неслыханные полчища, и даже показалось, будто массивные мраморные, мозаичные, хрус тальные полы в этом диковинном здании ритмично пульсируют.
Ни Гай Цезарь Калигула, ни Чингисхан, прошедшие в потоке лю дей, ни Мессалина уже не заинтересовали Маргариту. Как не интере совали ни десятки королей, герцогов, кавалеров, самоубийц, отра вительниц, висельников, сводниц, тюремщиков, убийц, шулеров, палачей, доносчиков, изменников, куртизанок, безумцев, сыщиков, растлителей, мошенников, названных Коровьевым. Все их имена спутались в голове, лица стерлись в лепешку, из которых назойливо лезло в память только одно, окаймленное действительно огненной бородой, лицо Малюты Скуратова. Маргарита чувствовала только то, что поясницу ее нестерпимо ломит, что нога подгибается.
Она попросила пить, и ей подали чашу с лимонадом. Наихудшие страдания ей причиняло колено, которое целовали. Оно распухло, кожа посинела, несмотря на то, что несколько раз рука Наташи появлялась возле этого колена с губкой, чем-то душистым и смягчаю щим смачивала измученное тело.
В начале третьего часа Маргарита глянула безнадежными глазами в бездну и несколько ожила: поток редел, явно редел.
– Законы бального съезда одинаковы, королева Маргарита, – за говорил Коровьев, – я мог бы вычертить кривую его. Она всегда оди накова. Сейчас волна начнет спадать, и, клянусь этими идиотскими медведями, мы терпим последние минуты. Я восхищен!
Медведи доиграли рязанские страдания и пропали вместе со льдом.
Маргарита стала дышать легче. Лестница пустела. Было похоже на начало съезда.
– Последние, последние, – шептал Коровьев, – вот группа на ших брокенских гуляк.
Он еще побормотал несколько времени: эмпузы, мормолика, два вампира. Все.
Но на пустой лестнице еще оказались двое пожилых людей.
Коровьев прищурился, узнал, мигнул подручным и сказал Марга рите:
– А, вот они…
– У них почтенный вид, – говорила, щурясь, Маргарита.
– Имею честь рекомендовать вам, королева, директора театра и доктора прав господина Гёте и также господина Шарля Гуно, изве стного композитора.
– Я в восхищении, – говорила Маргарита.
И директор театра, и композитор почтительно поклонились Маргарите, но колена не целовали.
Перед Маргаритой оказался круглый золотой поднос и на нем два маленьких футляра. Крышки их отпрыгнули, и в футлярах оказалось по золотому лавровому веночку, который можно было носить в пет лице, как орден.
– Мессир просил вас принять эти веночки, – говорила Маргари та одному из артистов по-немецки, а другому по-французски, – на па мять о сегодняшнем бале.
Оба приняли футляры и последовали к подносам.
– Ах, вот и самый последний, – сказал Коровьев, кивая на по следнего очень мрачного человека с маленькими, коротко подстри женными под носом усиками и тяжелыми глазами.
– Новый знакомый, – продолжал Коровьев, – большой при ятель Абадонны. Как-то раз Абадонна навестил его и нашептал за ко ньяком совет, как избавиться от одного человека, проницательнос ти которого наш знакомый весьма боялся. И вот он велел своему се кретарю обрызгать стены кабинета того, кто внушал ему опасения, ядом.
– Как его зовут? – спросила Маргарита.
– Право, еще не спросил, Абадонна знает.
– А с ним кто?
– Этот самый исполнительный его секретарь.
– Я восхищен! – привычным голосом закричал Коровьев.
Лестница опустела. Маргарита, Коровьев в сопровождении кота покинули свой пост.
Они сбежали вниз по лестнице, юркнули в камин и оттуда какимито окольными и темными путями проникли в ту самую ванную ком нату, где Маргариту одевали для бала.
– О, как я устала! – простонала Маргарита, навалившись на ска мейку.
Но Гелла и Наташа опять повлекли ее под кровавый душ, тело ее размяли и размассажировали, и Маргарита ожила вновь.
Неумолимый Коровьев дал только три минуты на то, чтобы поле жать на скамье. Теперь Маргарите предстояло облететь бал, чтобы почтенные гости не чувствовали себя брошенными.
Бал дал себя знать, лишь только Маргарита, чуть касаясь мрамор ного пола, скользя по нему, вылетела в тропический сад. Ей показа лось, что рядом идет сражение. Сотни голосов сливались в мощный гул, и в этом гуле слышались страшные удары металлических таре лок, какое-то мерное буханье и даже выстрелы.
Иногда вырывался смех, его выплескивало, как пену с волны.
Но в самой оранжерее было тихо… В густейшей зелени сидело не сколько парочек с бокалами, да еще бродил одинокий человек, с лю бопытством изучающий отчаянно орущих на всех языках попугаев.
Человек этот оказался директором театра Гёте, и ему Маргарита успела послать только обольстительную улыбку и одну фразу – чтото о попугаях.
В соседнем зале уже не было оркестра Штрауса, на эстраде за тюльпанами его место занял обезьяний джаз. Громадная лохматобакенбардная горилла в красном фраке с трубой в руке, приплясывая, дирижировала громадным и стройным джазом. В один ряд сидели орангутанги с блестящими трубами, дуя в них. На плечах у них сиде ли веселые шимпанзе с гармониями. В гриве, похожей на львиную, два гамадрила играли на роялях, и роялей этих не было слышно в громе и писке, буханьях и вое инструментов в лапах гиббонов, ман дрилов и мартышек со скрипками.
На зеркальном полу пар пятьсот, словно слипшись, поражая Мар гариту ловкостью и чистотой движения, стеною, вертясь в одном на правлении, шли, угрожая смести все со своего пути.
Свет менялся через каждые десять секунд. То светили с хор разно цветные прожектора, и женские тела то блестели розово и тепло, то становились трупно-зелеными, то красно-мясными. Атласные жи вые бабочки ныряли над танцующими полчищами, с потолков сы пался цветочный дождь. То погасали прожектора, и тогда на капите лях колонн загорались мириады светляков, а в воздухе плыли болот ные огни.
Лишь только Маргариту увидели, полчище распалось само со бою, и, проходя по образовавшемуся коридору, Маргарита слышала восхищенный шепот, разросшийся до гула:
– Королева Марго!
Как в танцевальном зале одурял запах цветов, духов и драгоцен ных цветочных масел, здесь вертел голову запах шампанского, кло кочущего в бассейнах. Сверкающие чаши взлетали в руках у фрачни ков, сотни женских глаз провожали Маргариту. Смех словно сдуло с уст, и здесь шепот разросся до громового крика:
– Здоровье королевы!
Из зала, где били шампанские фонтаны, Маргарита попала в чудо вищных размеров бассейн, окаймленный колоннадой. Из пасти де сятисаженного Нептуна хлестала широкая розовая струя. Одуряю щий запах шампанского подымался из бассейна. Здесь царствовало бурное веселье. Дамы, хохоча, сбрасывали туфли, отдавали сумочки своим фрачным кавалерам или неграм, мечущимся с нагретыми про стынями меж колонн, и ласточкой бросались в воду. Столбы игрис того вина взметывало вверх. Хрустальное дно бассейна горело све том, свет пронизывал толщу вина, в котором ныряли, как рыбки в аквариуме, дамы.
Они выскакивали из воды, держась за золотые поручни, хохоча и шатаясь, совершенно пьяные. От хохота и крика звенело над ко лоннами, фрачники отскакивали от брызг, негры укутывали купаль щиц в простыни, и, не будучи в силах перекрыть звенящий в колон нах крик, лягушки со своими саксофонами, сидящие на плечах Неп туна, бешено играли фокстрот.
В честь Маргариты шесть дам выстроились в ряд и под звуки лягу шачьего марша вскочили на плечи своим кавалерам и с них взвились в воздух, а оттуда головами вниз в бассейн. Маргарита видела, как их сверкающие тела разлетелись под водой, как вспугнутая рыбья золо тая стая.
Запомнилось ей в этой кутерьме одно совершенно пьяное жен ское лицо с бессмысленными, но и в бессмысленности своей мо лящими глазами, и одно краткое слово вспомнилось: «Фрида». За тем пробежали коротенькие мыслишки житейского порядка: «Интересно, сколько может стоить такой бал?», «никогда в гости ходить не буду… гости… чушь собачья… балы надо уметь устраи вать…»
Голова ее начинала кружиться, но кот устроил и в бассейне но мер, задержавший Маргариту со свитой. Резким пронзительным го лосом он провыл предложение джентльменам искупаться и сделал какой-то повелительный жест неграм.
Тотчас с шипеньем и грохотом волнующаяся масса шампанского ушла из бассейна, а Нептун стал извергать не играющую, не пенящу юся волну темно-желтого цвета.
Дамы с визгом и воплями «Коньяк!» кинулись от краев бассейна за колонны. Через несколько секунд бассейн был полон, и кот, пере вернувшись трижды в воздухе, обрушился в колыхающийся коньяк. Вьыез он, отфыркиваясь, с раскисшим галстуком, со слезшей с усов позолотой и потеряв бинокль. Но он объявил, что он ни в одном глазу.
Та самая портниха-затейница оказалась единственной особой женского пола, отважившейся искупаться в коньяке. Кавалер ее, му лат, вмиг освободился от
