черненького человека небольшого роста.
Дама, по-видимому, любила зеленый цвет. На лбу у нее поблески вали изумруды, на шее была зеленая лента с бантом, и сумочка зеле ная, и туфли из зеленого листа водяной лилии. Дама прихрамывала.
– Была чрезвычайно популярна, – рассказывал Коровьев, – сре ди очаровательных неаполитанок, а ранее жительниц Палермо, * Ваше величество (фр.). ** Ваше величество, имею честь (фр.).
*** Бокал (фр.).
и именно тех, которым надоели их мужья. Тофана продавала таким… Ведь может же в конце концов осточертеть муж?
– О, да, – смеясь, ответила Коровьеву Маргарита.
– Продавала, – продолжал Коровьев, – какую-то водичку в ба ночках, которая прямо чудесно помогала от всех болезней… Жена вливала эту водичку в суп, муж его съедал и чувствовал себя прекрас но, только вдруг начинал хотеть пить, затем жаловался на усталость, ложился в постель, и через два дня прекрасная неаполитанка была свободна, как ветер.
– До чего она вся зеленая! – шептала Маргарита. – И хромая. А зачем лента на шее? Блеклая шея?
– Прекрасная шея, – пел Коровьев, делая уже приветственные знаки спутнику Тофаны, улыбаясь во весь рот, – но у нее неприят ность случилась. Хромает, потому что на нее испанский сапог наде вали, а узнав, что около 500 неудачно выбранных мужей, попробовав ее воду, покинули и Палермо и Неаполь навсегда, сгоряча в тюрьме удавили. Я в восхищении, – заныл он.
– Госпожа Тофана! Бокал шампанского… – ласково говорила Маргарита, помогая хромой подняться с колена и в то же время всматриваясь в плаксиво улыбающегося ее спутника.
– Королева! – тихо восклицала Тофана.
– Как ваша нога? – участливо спрашивала Маргарита, восхища ясь своею властью легко говорить на всех языках мира, сама вслуши ваясь в певучесть своей итальянской речи.
– О, добрейшая королева! Прекрасно! – искренно и благодарно глядя водяными зеленоватыми глазами в лицо Маргариты…
Молодой человек уже вкладывал в сухую ручку госпожи Тофаны бокал.
– Кто это с нею? – торопливо справилась Маргарита. – С бого мерзкой рожей? Муж?
– Не знаю я этого сукина сына, – озабоченно шептал Коровь ев, – кажется, какой-то неаполитанский аптекарь… У нее всегда бы ла манера ронять себя и связываться со всякой сволочью. Ну, Азазелло пропустил… Все в порядке… Он должен по должности знать всех.
– Как рады мы, граф! – вскричал он по-французски и, пока очень бес покойный какой-то фрачник целовал колени Маргариты, говорил ей:
– Не правда ли, светлейшая королева, граф Алессандро Феникс очень, очень поправился.
– Калиостро, – вдунул он в ухо Маргарите… Поцелуи теперь шли один за другим…
– С этой чуть нежней, – одним дыханием [подсказал Коровь ев], – она мрачная. Неврастеничка. Обожает балы, носится с бредо вой мыслью, что мессир ее увидит, насчет платка ему что-то хочет рассказать.
– Где? Где?
– Вон между двумя, – взглядом указывал Коровьев.
Маргарита поймала взглядом женщину лет двадцати необыкно венного по красоте сложения с дымными топазами на лбу и такими же дымными глазами.
– Какой платок? Не понимаю! – говорила Маргарита довольно громко под рев музыки, звон и начинающий уже нарастать гул голосов.
– Камеристка к ней приставлена, – пояснял Коровьев, в то же время пожимая руки какому-то арабу, – и тридцать лет кладет ей на ночь на столик носовой платок с каемочкой… Как проснется она, платок тут. Она сжигала его в печке, топила в реке, ничего не помо гает.
– Какой платок?
– С синей каемочкой. Дело в том, что, когда она служила в кафе, хозяин ее как-то зазвал в кладовую, а через девять месяцев она роди ла мальчика. И унесла его в лес, и засунула ему в рот платок, а потом закопала мальчика в землю. На суде плакала, говорила, что кормить нечем ребенка. Ничего не понимает.
– А хозяин кафе где? – каким-то странным голосом [спросила Маргарита]. – Где хозяин?
– Ваше величество, – заскрипел снизу кот, – позвольте вас спро сить, при чем же здесь хозяин? Он платка младенцу не совал в рот!
Маргарита вдруг скрутила острыми ногтями ухо Бегемота в труб ку и зашептала, в то же время улыбаясь кому-то:
– Если ты, сволочь, еще раз это скажешь…
Бегемот как-то не по-бальному пискнул и захрипел:
– Ваше… ухо вспухнет… зачем портить бал?., я говорил юридиче ски… с юридической точки… Молчу, молчу! Как рыба молчу!
Маргарита выпустила ухо и глянула сверху вниз. Мрачные глаза взмолились ей, но рот шептал по-немецки:
– Я счастлива, королева, быть приглашенной на великий бал полнолуния или ста королей…
– А я, – отвечала по-немецки Маргарита, – рада вас видеть… Очень рада… Любите ли вы шампанское?
– Что вы делаете, королева?! – на ухо беззвучно взревел Коровь ев. – Затор получится!
– Я люблю, – моляще говорила женщина.
– Так вот вы…
– Фрида, Фрида, Фрида, – жадно глядя на Маргариту, шептала женщина, – меня зовут Фрида, о королева!
– Так вот, напейтесь сегодня пьяной, Фрида, – сказала Маргари та, – и ни о чем не думайте!
Фрида, казалось, хотела войти в глаза Маргарите, тянулась к ней, но кот уже помогал ей подняться и увлекал в сторону.
Затор действительно мог получиться. Теперь уже на каждой сту пеньке было по два человека. Снизу из бездны на Маргариту по скло ну, как будто штурмуя гору, подымался народ.
Из швейцарской снизу уже послышалось жужжание голосов. При слуги там прибавилось… Там была толчея.
Маргарита теперь уже не имела времени для того, чтобы произ носить что-либо, кроме слов:
– Я рада вас видеть…
– Герцог! – подсказывал Коровьев и пел теперь за двух на всех языках.
Голые женские тела, вкрапленные меж фрачных мужчин, надви гались снизу, как стеной. Шли смуглые, и белотелые, и цвета кофей ного зерна, и вовсе черные и сверкающие, как будто смазанные мас лом. В волосах рыжих, черных, каштановых, светлых, как лен, – в ливне света играли снопами, рассыпали искры драгоценные кам ни. И как будто кто-то окропил штурмующую колонну мужчин – брызгали светом с грудей бриллиантовые капли запонок.
Маргарита теперь ежесекундно ощущала прикосновение губ к ко лену, ежесекундно вытягивала вперед руку для поцелуя, лицо ее стя нуло в вечную улыбающуюся маску привета.
– Но разнообразьте глаза… глаза, – теперь уже в громе музыки и жужжанье и с лестницы, и сзади, в реве труб и грохоте, не стесня ясь, говорил Коровьев, – ничего не говорите, не поспеете, только делайте вид, что каждого знаете… Я восхищен!.. Маркиза де Бренвиллье… Отравила отца, двух братьев и двух сестер и завладела на следством… Господин де Годен, вас ли мы видим? В карты играют в том зале через площадку! Минкина. Ах, хороша! Не правда ли, ко ролева, она красива… Излишне нервна… зачем же было жечь лицо горничной щипцами и вырывать мясо… Впрочем… Настасья Федо ровна! Бокал шампанского… Маленькая пауза… пауза… Ему несколь ко слов… Что-нибудь о его чудесах на баске…
– Кто? Кто?
– Паганини… играет сегодня у нас…
Горящие, как уголья, глаза, изжеванное страстью лицо склони лось перед Маргаритой…
– Я счастлива услышать дивные звуки…
– Барон Паганини! – Коровьев кричал и тряс руки Паганини. – Все мы будем счастливы услышать ваши флажолеты после этой ужас ной трескотни, которую устроил профан Бегемот… Как, ни одного стакана шампанского?.. Ну, после концерта, я надеюсь… Не беспо койтесь. Ваш Страдивари уже в зале… он под охраной… Ни одно су щество в мире не прикоснется к нему… За это я вам ручаюсь!..
Лица плыли, качались, и казалось, что одна огромная, как солнце, улыбка разлилась по ним всем…
– Все одинаковы во фраках… но вот и император Рудольф…
– У которого безумные глаза?
– Он, он… Алхимик и сошел с ума… Еще алхимик, тоже неудач ник, повешен. Еще алхимик, опять-таки неудача, нищета… Рад ви деть вас, господин Сендзивей! Вот эта… чудесный публичный дом держала в Страсбурге, идеальная чистота, порядок… Он? Ударил по лицу друга, а на другой день на дуэли его же заколол… Кровосмеси тель…
– Этот лысый – господин Руфо, идеальный сводник… Бегемот, пора! Давай своих медведей, которыми ты так хвастался. Видишь, в зале у первого буфета скопился народ. Отсасывай их своими медве дями, а то на площадке нельзя будет повернуться. Господин Казанова, королева рада вас видеть. Московская портниха, приятнейшая женщина, мы все ее любим за неистощимую фантазию. Держала ате лье и придумала страшно смешную штуку – провертела круглые дыры в стене той комнаты, где дамы примеривали туалеты. Бокал шам панского! Я в восхищении!
– И они не знали?
– Все до единой знали. Я в восхищении! Этот двадцатилетний мальчуган всегда отличался дикими фантазиями. Мечтатель и чудак. Его полюбила одна девушка, красавица, и он продал ее в публичный дом. Рядом с ним отцеубийца. За ним госпожа Калиостро, с нею вы сокий, обрюзгший – князь Потемкин. Да, тот самый, ее любовник.
По лестнице текла снизу вверх людская река, чинно, медленно и ровно. Шорох лакированных туфель стоял непрерывный, моно тонный. И главное, что конца этой реке не было видно. Источник ее, громадный камин, продолжал питать ее.
Так прошел час и прошел второй час.
Тогда Маргарита стала замечать, что силы ее истощаются. Цепь стала ненавистна ей, ей казалось, что с каждой минутой в ней при бавляется веса, что она впивается углами в шею. Механически она поднимала правую руку для поцелуя и, подняв ее более тысячи раз, почувствовала, что она тяжела и что поднимать ее просто трудно.
Интересные замечания Коровьева перестали занимать Маргари ту. И раскосые монгольские лица, и лица белые и
