виде опасности. Как существо разумное, человек несколько упростил эту манеру – не в пустыне живем, в конце концов, в век урбанизации, так и об асфальт зашибиться можно. Если человек хотел стать незаметным, он просто и незатейливо тупил глаза. Осваивать данный прием он начинал еще на первом этапе коллективной жизни, в детсадовском возрасте, совершенствовал в чудесные школьные годы, автоматизировал в годы не школьные, но от этого не менее чудесные.
А что? Действует ведь. Бросает, скажем, начальник клич в гущу рабочего коллектива: «Кто возьмет на себя новую трудную и ответственную, но совершенно неоплачиваемую дополнительную работу?» А ты сидишь себе, уткнувшись в пустой экран монитора, бухгалтерскую книгу, жерло хлебопекарной машины, безмятежное лицо спящего клиента, и вид у тебя такой праведный, такой слегка уставший, такой озабоченный процветанием рабочего коллектива и личного благосостояния непосредственного начальника, что как-то даже не поднимается рука повесить на тебя дополнительную нагрузку.
Именно поэтому Леха не успел придумать ничего лучшего, как потупить глаза и сделать вид, что он не знает, кто из знакомых ему выносливых курсантов повторил подвиг молодого Ломоносова. Тупил глаза он старательно, так старательно, что даже немного зажмурился. Поэтому и не увидел, а скорее почувствовал, как опасность в виде товарищей по школе обступила его со всех сторон.
– Я чур зубами займусь, – начал Санька. – Повыдергаю, измелю в порошок и проглочу, чтобы не пропадали зря. В людоедских племенах все так профилактику кариеса делают, а мне зубы беречь надо. Они – одно из моих главных достояний.
– Волосы – мои, – прервал его Кулапудов. – Давно на жилетку собираю. Правда, волосенки у него цвета сивенького и длина не совсем для пряжи подходящая: колючая проволока, а не пряжа получится. Ну да ничего. Ради друга я пойду на любую жертву.
– Тогда нам глазики остаются, – вздохнул кто-то из Утконесовых. – Мне чур левый.
«Почему левый? – обиделся про себя Леха. – Чем он хуже правого? Или лучше?»
– А мне... А я... а я с вами не согласен, – раздался хоть один голос в поддержку Пешкодралова. – Наука сейчас поднялась до невиданных высот, если обратиться к профессионалу, то он любой макияж за полчаса сделает: хоть с лысиной, хоть без глаз. Не калечьте Леху.
«Федя, – благодарно подумал Леха. – Не зря в детстве я рыдал на сеновале над „Хижиной дяди Тома“. Все они, мавры, добрые. Кроме людоедов и Отелло».
Ему захотелось открыть глаза и свернуться калачиком на широкой черной безволосой груди Ганги. Но он понимал, что полное удовлетворение его желания будет неправильно истолковано сокурсниками, поэтому он удовлетворился тем, что просто открыл глаза.
Все физиономии, кроме черной Фединой, глумливо улыбались.
– Прикалываетесь? – озарилось неземной улыбкой лицо Пешкодралова. – А я-то всерьез подумал. Даже испугаться успел. Даже чуть обратно домой уйти не решил. Все двести верст.
Дальше пугать Леху было неинтересно. Поэтому все переключились на поиск нестандартных методов решения возникшей проблемы.
– К профессионалу, говоришь? – задумался Санек. – Это, конечно, идея, в Голливуде кого хочешь под что хочешь замаскируют, но я боюсь, что к завтрашнему дню они к нам в Зюзюкинск из Голливуда не доберутся. Пока телеграмму нашу получат, пока визы оформят, пока чемоданы соберут... Нет, не успеют. Даже если полетят на самолете, а не пойдут, как Пешкодралов, пешком.
– Там же океан, – с чувством собственного превосходства постучал по лбу Леха.
Чего-чего, а уж географию он знал прекрасно. В школе ее вела сосланная за хронические «неуды» после института в деревню молодая учительница математики. Кроме географии и математики, она учила детей пению под губную гармошку, физкультуре и ОЗОЖу (что это за зверь, не знал даже директор школы). На уроках географии, да и не только, девица, покачиваясь на останках стула, без конца и края пилила маленьким хорошеньким рашпилем ногти (спустя время Леха узнал, что это не рашпиль, а специальная пилка для ногтей), яростно жевала жевательную резинку и смотрела картинки в бесконечных потрепанных журналах, а дети занимались своими делами. «Свое дело» Лехи состояло в изучении учебника географии. Это вам не математика, где нет ни рассказов, ни картинок, и даже не русский язык, где в некоторых рассказах пропущены буквы и даже целые слова. В отличие от них, учебник географии был написан добротно, а Леха любил и уважал все, что было сделано правильно и с любовью.
– Если Федор Конюхов океан на надувной лодке переплывает, то и они смогут, – прервал его ностальгические воспоминания голос Саньки. – Но вопрос не в этом. Вопрос в том, чтобы к завтрашнему дню найти в славном, но несколько завалящем городе Зюзюкинске достойного гримера со всеми прибамбасами. У кого есть знакомые гримеры, парикмахеры, визажисты, специалисты по косметической хирургии, артисты на худой конец? Артисты!
Взоры команды обратились на Веню Кулапудова.
– Да вы что? Она же только поступать приехала, – отмахнулся тот. – Глазки рисовать, как все девчонки, умеет, но не более того.
– Неважно. Профессия у человека в крови. Не он выбирает ее, а она его, – встал в позу ораторствующего Ленина Санек. – На себя посмотри. Как бы ты не сопротивлялся, не боролся против очевидного, как не бросался в крайности, профессия стража порядка взяла тебя за поводок и привела в школу милиции. Так что хватай свою Зосю и тащи сюда. Будем консилиум организовывать.
Тащить Зосю не пришлось. Как только девушка узнала, для чего ее хотят видеть товарищи ее товарища, она зарделась от удовольствия и кивнула так, что округлый подбородочек ее легко стукнул по груди.
– У меня знаете какой чемодан грима, париков и костюмов? – счастливо выдохнула она. – Коричневый. Дядька с папой вдвоем тащили. У нас его «мечта оккупантов» называют.
Содержимое чемодана соблазнило бы не только оккупантов, но и престарелую даму с дурным вкусом, девиц младшего школьного возраста со вкусом еще неразвитым и просто любителей наряжаться в сказочных и не очень персонажей. Дело в том, что отравленная сценой Зося подцепила эту заразу в третьем классе средней школы, когда учительнице взбрело в голову устроить на новогодней елке небольшой спектакль. Самой маленькой в классе Зосе досталась роль грибочка, неведомым образом попавшего в зимний лес. Грибочек должен был смирно сидеть под елкой весь спектакль, а в самый ответственный момент, когда к елке начал бы приближаться мужик с пилой, закричать: «Ой-ой-ой!» и смешаться с толпой праздных зрителей.
В чем был смысл этого образа, Зося не понимала и по сей день. Однако ощущение актерского счастья не исчезало. После был театральный кружок во Дворце пионеров. Спектакли были, естественно, бесплатные, а денег на постановку никто не выделял. Поэтому молодым, фанатично преданным сцене актерам приходилось самим мастерить костюмы, ваять декорации, изготовлять парики и изобретать новые приемы театрального грима подручными средствами. Обычные кружковцы забывали о своих костюмах сразу, как только был отыгран спектакль. Мало кто из них собирался прожить свою жизнь на сцене. И только Зося знала, что костюмы пригодятся ей не раз и не два. Одно дело, когда ты приходишь поступать на артистку лишь с хорошенькой мордашкой и талантом, другое – когда ко всему этому прилагается чемодан собственноручно изготовленных париков и костюмов.
– Этот костюм мышки в «Репке», не пойдет, – любовно перекладывала Зося вещи из чемодана на кровать. – Зайчик – тоже не то, а вот Ивана Сусанина – в самый раз.
Санька тут же нацепил парик Сусанина с пришитой прямо к нему бородой и стал похож на кусок колбасы, поросшей длинной белой плесенью.
– Это мой первый парик, – гордо произнесла Зося. – Первый и лучший. Тогда я носила косу и во имя искусства перекрасилась в белый как лунь цвет и отрезала волосы. Правда неплохо получилось? Жалко, что волосы так безобразно медленно растут. Остальные парики хуже – из мочала и пеньки.
К Санькиной плесени тут же потянулось несколько пар алчных рук. Если этот парик лучший, то каковы тогда из пеньки и мочала? Но Зубоскалин не привык отдавать законную добычу. Он быстро присел, ищущие парик руки красиво сомкнулись над ним домиком в едином крепком пожатии, а сам Санек ужом проскользнул между ног Ганги, благо ноги у того были самые длинные и особо извиваться не пришлось. Кто-то из его товарищей вовремя отпустил руки, кто-то немного притормозил в попытке разобраться, каким, собственно, образом добыча ушла из рук, поэтому ему удалось благополучно выскользнуть за дверь.
Оставшиеся курсанты немного подрыгались, пытаясь как-нибудь рассоединиться. Наконец одно из
