растащат.
Сказав последнее, Дмитрий Иванович крепко задумался. Улыбка медленно сползла с его лица, и он внезапно рванулся в кабинет. Вначале я не поняла его поведения, но потом, увидев старика, спешащего с записной книжкой к телефону, поняла. Дмитрий Иванович боится, что коллекцию Голованова растащат без его участия. Дрожащими от возбуждения пальцами, он кое-как набрал номер, прислушался.
– Вера Васильевна, это Дмитрий Кострюк, да, да, – затараторил антиквар внезапно в трубку. – Нет, у меня есть совесть, я просто хотел спросить, не знаешь ли ты телефон дочери Голованова. Мне надо с ней срочно поговорить. Нет, я не собираюсь ее объегоривать.
Я чувствовала себя лишней при этом разговоре, поэтому я сказала, что отправляюсь на встречу с Саловым.
– Идите, идите, – обрадовался Дмитрий Иванович и едва не самолично вытолкал меня за порог.
Я вышла из подъезда. Ценная икона покоилась у меня в сумочке. В утреннем небе счастливо щебетали птицы, радуясь небольшому похолоданию, произошедшему за ночь. Я посмотрела в небо – дождь сегодня не исключается.
«Фольксваген» дожидался меня на стоянке у супермаркета, но до него я не дошла. Мое внимание сразу привлекла машина с работающим двигателем, прижавшаяся к тротуару. Обычная белая «двадцать четвертая» «Волга». Я двинулась через улицу, и тут же «Волга» рванулась со своего места, понеслась прямо на меня. В последнее мгновение мне удалось увернуться. Падая на асфальт, я успела разглядеть номер машины, а также одного из пассажиров. Он глянул через заднее стекло на дорогу, чтобы посмотреть, что со мной произошло. Это был Василий, любимый внук антиквара.
– Вот, значит, как, – сказала я себе, следя за исчезающей в транспортном потоке машиной. – Придется теперь поговорить с Васькой по душам.
Вдруг ужас пронзил мое тело. Я посмотрела вокруг, ища выскользнувшую из рук сумочку. Она валялась на тротуаре в пяти шагах от меня. С сильно бьющимся сердцем я подскочила к ней, бережно подняла и открыла. Икона в результате инцидента осталась неповрежденной. Я достала ее из сумочки и внимательно осмотрела.
– Слава богу! Ничего.
Судорожно вздохнув несколько раз, я убрала икону и принялась отряхиваться. Мне же еще как-никак с людьми встречаться.
Несмотря на тренировки, я все-таки получила несколько синяков на теле, ссадила руки и колени об асфальт. Однако более тяжелых последствий удалось избежать. Воспользовавшись туалетом в супермаркете, я привела себя в порядок, вызвала такси и на нем отправилась по нужному адресу. «Фольксвагеном» я воспользоваться не решилась, так как опасалась, что в нем меня ожидают сюрпризы. Проверять же некогда, человек ждет.
Салов Павел Иванович проживал на пятом этаже девятиэтажного здания на Краснознаменной улице. Я нажала на звонок на обшарпанной металлической двери и через несколько секунд услышала кашель, затем хриплый надтреснутый высокий голос.
– Кто там?
– Это Опарина. Мы с вами договаривались о встрече, – сбивчиво заговорила я, демонстрируя волнение. – Я принесла икону. – Выхватив ее из сумочки, я приблизила икону к дверному «глазку», через который меня внимательно изучали. К тому же, выходя на дело, я оделась соответствующе, чтобы не пугать и не вызывать подозрений. На мне была простенькое ситцевое платье ниже колен, белые туфли на низком каблуке, с кожаными бантами у подъема. Волосы я небрежно зачесала назад, а на нос напялила уродливые очки. Оценив мой усыпляющий бдительность наряд, а также икону, Салов распахнул передо мной двери. – Мне заходить? – неуверенно спросила я, переминаясь с ноги на ногу.
– Да, быстрее, – буркнул Салов, втащив меня внутрь.
Его квартира сильно смахивала на квартиру Дмитрия Ивановича – вся была завалена хламом.
– Куда мне? – спросила я, подслеповато щурясь на окружающие предметы. – Пусть думает, что я дальше своего носа не вижу, – решила я, разыгрывая слепую.
– Проходите на кухню, – предложил Салов жестом. Он был маленький, тщедушный, морщинистый и совсем седой. Однако двигался быстро, а взгляды на меня бросал цепкие. Мы сели на кухне на табуретах.
– Ну, давай сюда, что принесла, – нетерпеливо сказал Салов.
Протянув ему икону, я огляделась и спросила:
– А где ваши домашние?
– Я живу один, – бросил он, сосредоточенно изучая икону через увеличительное стекло. – Жена давно умерла, а дети разъехались.
Он замолчал. В уголках губ залегла горькая складка, серые глаза потухли. Посмотрев на меня внимательно, он спросил:
– А с вами что произошло? Упали, что ли?
– Машина чуть не сбила, – ответила я, – отскочила в последний момент.
– Да, сейчас лихачей развелось, – протянул Салов равнодушно. Его больше занимало состояние иконы, чем моя персона.
– Вначале по совету Тамары Иосифовны я ходила к Кострюку. Он предложил мне за икону пятьсот долларов, – призналась я, сжимая и разжимая пальцы в замок.
– Господи, прости ее грешную! – воскликнул Салов, заслышав мои слова. – Да как она вам могла такое посоветовать? Кострюк же шарлатан, подлец и бандит. Я с ним двадцать лет работал и знаю, что это за человек.
– Думаете, он хотел меня обмануть? – дрожащим голосом спросила я, сжав пальцы так, что они побелели.
– Конечно, хотел обмануть! – удивился моей недогадливости Салов. – Если икона подлинная – потянет на меньше, чем на шестьсот – шестьсот пятьдесят долларов.
– Надо же! – восхитилась я. – Целых шестьсот пятьдесят долларов, на сто пятьдесят долларов больше. Для моей зарплаты учительницы английского это целое состояние.
– Конечно, я не могу отдать деньги прямо сейчас, – огорчил меня Салов. – Необходимо произвести экспертизу. Я покажу ее специалистам. Оставьте икону здесь и приходите через неделю.
– А вы мне расписку дадите? – смущенно произнесла я.
– Расписку! Вы мне не доверяете? – вскричал Салов, вскакивая со стула. – Тогда нам не о чем разговаривать! Уходите отсюда! Идите к этому бандиту Кострюку.
– Ну что вы так кричите? Успокойтесь, – сказала я, – и знайте, что Кострюк говорил про вас, что вы бандит.
– Я? Вот скотина! – побледнел от ярости Салов. – А он не рассказывал, как, пользуясь служебным положением, нагло грабил людей?
– Нет, не рассказывал, – пробормотала я, – но когда я у него была, к нему приходила милиция.
– Вот видите! – обрадованно воскликнул Салов. – Его арестовали?
На лице Салова расплылась счастливая улыбка, глаза заблестели.
– Нет, наоборот. Это на него было покушение. В Кострюка стрелял снайпер, – ответила я. – Легкое ранение в голову. Но знаете, он следователю сказал, что вы скорее всего заказчик этого преступления, и просил установить за вами слежку.
– Какая он все-таки тварь! – завопил Салов, теряя над собой контроль. – Да я в жизни ни на кого руки не поднял, а он такое на меня. Ну я с ним разберусь!
– Ну, я пошла, – сказала я и поднялась с табурета.
– А икону что, не оставите? – подавленно спросил Салов, следя, как я убираю ее в сумочку.
– Я еще подумаю, – ответила я. – Все-таки эта вещь дорога мне, как память.
– Плачу семьсот! – с жаром предложил Салов и зашелся кашлем.
– Нет, спасибо. Я подумаю до завтра, – ответила я.
– Семьсот двадцать пять! – не отставал он.
Я еле вырвалась из квартиры, стала спускаться вниз, а вдогонку мне понеслось по гулкому пространству подъезда:
