Алиса задержалась вот почему. Сначала она заметила, что все, кто был во дворе, когда она подошла, задрали головы и с интересом пялятся вверх, что-то обсуждая. Подойдя поближе, Алиса услышала, что они даже собираются вызвать милицию.
Она тоже задрала голову и увидела, как наверху болтаются на пожарной лестнице две фигуры — одна довольно приличная молодая женщина, а ее напарником был представительный мужчина в костюме.
Алису такой нестандартный грабительский прием слегка удивил, но чего сейчас не бывает… К собственному ужасу, Алиса увидела, что тетка-грабительница влезла ни в чье-нибудь, а в ее, Алисино, окно и расположилась там довольно нахально, нимало не беспокоясь, что ее могут застукать. Дядька подтянулся за ней, и эта бессовестная тетка втянула его в квартиру, где, по Алисиным расчетам, в данный момент должна была находиться Алисина мать, которая почему-то никак на столь непростительное проникновение в ее крепость не реагировала. Зная свою маму, Алиса предположила, что той просто не было дома. Иначе она бы подняла такой крик и так бы развозмущалась, что непрошеные посетители просто свалились бы с подоконника.
Столпившиеся во дворе люди долго обсуждали, стоит ли вызывать милицию — ведь может быть, просто что-то там, в квартире, случилось, уж больно люди с виду приличные. Поняв, что надежда на спасение имущества зависит только от Алисы, она быстрым шагом пошла прямиком в ближайшее отделение милиции, поскольку девочкой была смелой и смышленой.
Вот ее-то удаляющуюся спину и увидел Лапин, успокаивающе сказав Маше:
— Вон ваша Алиса… Во дворе была, рассматривая наши неблаговидные поступки… Представляете, Танечка, какой мы с вами пример ей подали? Вы можете поручиться, что девочка, как честный пионер и бойскаут, направилась в милицию, а не полезла, вдохновленная вашим примером, в чужие окна?
Я отмахнулась. Меня ни та, ни другая перспектива не радовала. Но сейчас мне надо было выручать Елену. Тем более что за Алисой рванула Маша.
В ванную я постучала осторожно и сказала:
— Елена, это я, Татьяна. Пожалуйста, откройте…
За дверью раздались всхлипывания, потом Еленин голос спросил:
— А он… там?
— Там, — неохотно согласилась я, — но не бойтесь, он связан.
Елена еще какое-то время мне не открывала. Как будто решала, стоит ли мне верить. По-моему, она решила, что не стоит, потому что никаких движений с ее стороны к двери не последовало.
Я вернулась в комнату и попросила Лапина мне помочь.
— Что ж, — уныло ответил Лапин, — после того, как вы заставили меня проникнуть в чужую квартиру, мне уже ничего не стоит и дверь в ванную взломать… Так человек, доселе честный, и встает на склизкий путь преступности…
Я взглянула на Чернецова. Тот явно не осознавал, что попал в затруднительное положение. Он смотрел в одну точку с каменным лицом. Видимо, инстинкт самосохранения не позволял ему до конца уяснить всю безнадежность собственного положения.
Алина выглядела вполне спокойной, я решила, что ей можно доверять. Похоже, она все-таки оставила решительное намерение угробить собственного мужа.
Поэтому, относительно спокойная за их судьбы, я пошла выручать Елену. Дверь, кстати, оказалась плохонькая — даже Лапин справился с ней легко. Она распахнулась, и я увидела, что на полу, заплаканная, испуганная, растерянная, потерявшая весь свой апломб, сидит Елена, сжимающая в руках молоток.
Вид у нее был, как у жертвы маниакального психа. Глаза смотрели безнадежно, как будто мысль об освобождении из-под собственного, собой же организованного ареста казалась ей уже невозможной.
Я присела перед ней на корточки и попыталась взять из ее рук молоток — напрасно, она только еще судорожнее его сжала. Как будто все сейчас представляло для нее реальную угрозу — даже наша очаровательная пара с Лапиным.
— Лена! — тихонько позвала я ее. — Лена, все нормально. Сейчас приедет милиция. Все будет нормально, вы слышите? Отдайте, пожалуйста, ваш молоток…
Она отрицательно покачала головой.
Похоже, молоток она мне не отдаст никогда. Так, наверно, и будет с ним ходить. После этакого потрясения. Вообще Елена как-то изменилась. Она даже стала симпатичнее. Наверное, с нее слетела ее кошмарная спесь, а может, ей просто шел такой макияж. Что-то в ней появилось человеческое.
— Елена, — опять попробовала я поднять ее с пола и взять этот чертов молоток, — вам уже ничто не угрожает, вы понимаете? Я здесь. Олег Васильевич тоже здесь. Чернецов вас не тронет, Лена. Дайте, пожалуйста, молоток и вставайте. Мы сейчас выпьем валерьянки, и все будет хорошо…
Вдруг Лапин заорал так, что я подумала о валерьянке уже для самой себя. Я обернулась. Лапин, с выражением ужаса, смотрел в сторону кухни. Я вздрогнула.
Елена взглянула на Лапина и от испуга выронила молоток на пол. Я успела его подхватить и подняла Елену с пола.
Лапин нахально улыбнулся, как Чеширский кот, и ехидненько спросил:
— А что это у вас, Танечка, с нервами? Никак события последних дней так на них повлияли?
Мне захотелось ударить его этим молотком по начинающейся лысине. Но я поняла, что, если бы он не гаркнул, мы бы тут проторчали как раз до прихода милиции, которая всегда почему-то приезжает уже к раздаче орденов или выносу трупов.
Елена от перенесенного из-за громового лапинского вопля шока быстро оправилась и спросила:
— Таня? Олег Васильевич? Как вы сюда попали?
— Через окно, — честно ответил Лапин.
— Хорошо, что вы пришли, — вздохнула Елена, — хотя вам, Олег Васильевич, все-таки не мешало бы отказаться от шуток хотя бы в такой момент… Я узнала, кто был на картине, Таня, — сказала она, повернувшись ко мне, — это был Андрей Чернецов.
Я кивнула. К сожалению, я поняла это слишком поздно…
Уловить сразу странное сходство Чернецова с силуэтом на картине и мне, и Алине мешала его маска рафинированного интеллигента. Было слишком трудно, практически невозможно, заподозрить в нем угрозу для кого-либо, казалось, что он сам всего боится.
Лапин же, если и подозревал, вряд ли всерьез относился к собственным домыслам. И только перед Еленой наш господин Чернецов был таким, каким был. Он не трудился скрываться перед той, которая, по его мнению, была сделана из такого же теста. И именно она, увидев последнюю картину своего мужа, сразу угадала в силуэте Чернецова. Почувствовав это, она, может быть, впервые испугалась — слишком тяжело осознать, куда зашел твой собрат по убеждениям и куда может завести тебя твое жизненное кредо. Люди, не знающие нравственного лимита в достижении собственных целей, умирающие от зависти, жалкие в стремлении во что бы то ни стало стать круче всех на свете, — такими были они оба.
Сейчас один из них сидел в комнате, связанный, а другая, с размазанной по щекам тушью, смотрела на меня глазами обиженного и испуганного ребенка, в которых больше не было свойственной ей ранее высокомерной, обывательской спеси.
— Успокойтесь, Лена, — посоветовала я ей, — все уже позади…
Она кивнула. Хотя по ее глазам я поняла — для нее все еще только начинается…
Лейтенант Обрезков, дежуривший по отделению в этот вечер, разгадывал кроссворд и скучал. Никаких особенных происшествий в сегодняшний вечер не было. Ему относительно везло. Вот вчера его сотрудникам досталось — то выезд по вызову, где престарелая супруга пырнула ножом нетрезвого супруга, потом ложный — подростки решили порезвиться. Поэтому, увидев на пороге девочку, он насторожился. Девочка была с виду спокойная и приличная, но воспоминание о вчерашнем инциденте заставило его напрячься. Сейчас опять решат пошутить, и…
— Ну? — сурово глядя на посетительницу, спросил Обрезков. — Что случилось? Опять мотоцикл у друга украли?
