Девочка его тона если и испугалась, то виду не подала, и, смотря ему в глаза, сообщила:
— Там в квартиру моей мамы двое влезли… Вы мне поможете?
Обрезков вздохнул. Придется идти. На всякий случай он сделал попытку все же справиться с немилосердной судьбой:
— Как это — залезли? Ты подробнее давай…
— У нас времени нет, — покачала головой девочка, — давайте я вам по дороге все расскажу. А то я одна туда идти боюсь…
Обрезков был готов расплакаться. Опять… Девица вовсе не выглядела напуганной. Делать было нечего… Он встал, тяжело вздохнул и, надев фуражку, позвонил по телефону. Отдав распоряжение, они вдвоем вышли к машине, которая уже ожидала их перед входом.
В машине девочка сказала:
— Они в окно по пожарной лестнице лезли… Какая-то женщина и мужчина… А я подходила к дому и все увидела… Как вы думаете, с мамой ничего не случится?
Час от часу не легче. Неизвестные мужчина и женщина на глазах у всего двора, когда еще не совсем стемнело, никак не вписывались в несчастную обрезковскую голову. Либо они совсем обнаглевшие воры, либо… Ответ на вопрос «либо» он найти не мог, то ли оттого, что лень ему было это делать, то ли оттого, что в данный момент его больше заботило, что же это за композитор с длинной фамилией, начинающейся на «М», который написал какие-то «Картинки с выставки»? На этот животрепещущий вопрос никто из наличествующих в отделении почему-то ответа дать не мог.
Обрезкову было неудобно спрашивать об этом девочку, но без композитора у него ничего не получалось с маркой итальянского гоночного автомобиля, поэтому он рискнул спросить ее, кто ж написал эти проклятущие «Картинки с выставки»?
— Мусоргский, — не моргнув глазом ответила девочка.
Он присвистнул. Надо же, какие умные дети бывают. Он с трудом представлял, что его шестнадцатилетняя сестрица это знает. Хотя все косметические фирмы она ему помогает отгадывать, значит, не дура.
Он вздохнул. С итальянским гоночным автомобилем тоже ничего не выходило. Тем более что они уже подъехали к дому.
Маша съездила домой и, не найдя там Алисы, бросилась обратно. Она прочесывала все дворы вокруг, в двух фигурах, прошедших мимо, ей даже померещились Чернецов с Алиной. Она остановилась, присматриваясь, но потом обругала себя: Чернецова и Алину она видела. Она, правда, не поняла толком, почему Чернецов был связан, но вряд ли его так быстренько отпустили. К тому же сейчас ее больше беспокоила пропавшая племянница.
Вздохнув, она решила опять вернуться во двор, а если уж не найдет ее там, придется обращаться в милицию.
Милицию Маша не переваривала с времен хипповской своей юности, когда ей перепадало от нее, родной, много неприятностей, и лозунг «Моя милиция меня бережет» у Маши вызывал здоровый хохот. Сама она старалась обходиться без участия милиции в собственной жизни, но куда теперь денешься?
Подойдя к дому, она увидела, что во двор въезжает милицейская машина, и из нее выходит ее родная Алисочка…
От ужаса Маша застыла, не в состоянии пошевелиться. Первой мыслью было, что Алису за что-то арестовали, но, не заметив на ней наручников, Маша немножко успокоилась, потому как худшего в ее представлении ничего не было.
К счастью, Алиса увидела Машу и бросилась к ней, познакомив ее на ходу с Обрезковым, который удивился, что у девочки есть рядом взрослые, и даже весьма симпатичные. Впрочем, теперь его мозг был занят итальянской гоночной машиной, поэтому Маша получила от него лишь слабую улыбку.
Судя по реакции обитателей двора, вполне одобривших приезд милиции, в квартире Елены Поляновой действительно творилось нечто неладное, хотя когда по дороге сюда Обрезков услышал, что квартира сия расположена на девятом этаже, он все-таки засомневался в истинности рассказа Алисы — какому ж, простите, идиоту охота лазать, рискуя этак жизнью, за материальными ценностями, даже большими? С мешками, наполненными награбленным, по рассказам свидетелей происшедшего, тоже никто не появлялся. Правда, вышла пара, постояли возле вон той «Ауди», он ей что-то говорил, а она молчала и смотрела на него как-то довольно холодно, но это были не те, которые по лестнице лазали, — поскольку на той дамочке, что так легкомысленно болталась наверху, костюм был красного цвета, она вообще производила впечатление вполне приличной особы, а эта девица была в джинсах и майке, и пошли они от «Ауди» в глубь дворов, может, ехать передумали, а может, просто угнать хотели, да народу много…
Тут выступила всезнающая Капитолина Харитоновна с пятого этажа и авторитетно заявила, что все они придумывают, мужик, что якобы хотел угнать «Ауди», — это Ленкин любовник, а дамочка в джинсах — его жена.
От этого сообщения у Обрезкова совсем закружилась голова, и он боялся, что от странностей этого происшествия у него сейчас поедет крыша, и он как за спасительную для рассудка соломинку схватился за необходимость все-таки вспомнить название пресловутого итальянского автомобиля и войти в означенный подъезд, где на девятом этаже какие-то граждане со странностями резвились неподобающим образом.
Оставив девочку и ее тетку на попечение соседей, он вместе с парой своих молчаливых соратников рванул в бандитское логово.
Приведя Елену в более-менее божеский вид, я наконец-то решила посетить опрометчиво оставленных мной без присмотра подопечных.
Хоть и были в моей душе некоторые нехорошие предчувствия, я тем не менее остолбенела. Потому что комната была абсолютна пуста.
Сзади меня присвистнул Лапин, и вскрикнула опять похолодевшая от страха Елена.
Я скрипнула зубами от злости на себя. Нет, я в этом деле выступала просто как чемпионка по проколам! Впрочем, раздумывать об этом и ругать себя у меня не было времени. Поскольку пистолета Алининого я тоже не заметила. А это значило одно: Алина своей дурацкой затеи оставлять не намерена. Ее нетрезвое упорство начинало меня злить.
Надо же так преуспеть в маниакальном стремлении пристрелить собственного супруга! А еще меня все называют эмансипированной феминисткой!
Я рванула к двери. Лапин, естественно, побежал за мной. Видимо, тоже боялся за мое самообладание. А может, просто не хотел оставаться с Еленой.
Лифт, конечно, был занят, но бежать вниз — это не вверх тащиться.
Поэтому я, прыгая через две ступеньки, побежала по лестнице, за мной, яростно сопя, тащился изнемогающий от общения с такой жизнерадостной и спортивной особой Лапин…
Мы вылетели во двор и рванули вглубь. По дороге я заметила, что «Ауди» стоит на месте, — значит, они где-то рядом, а второе — что народ, собравшийся во дворе, при виде меня насупился, помрачнел, однако все расступаются, хотя и безмолвствуют, как в «Борисе Годунове»: то ли растрепавшаяся от физических упражнений прическа делала меня похожей на графа Дракулу, то ли у меня был вид психа, то ли их пугал Лапин, у которого съехал на бок галстук и язык лежал на плече, как у Машиного сенбернара. Тут я заметила и саму Машу с Алисой, которые мне что-то кричали, размахивая руками, но я, обрадовавшись, что у них все хорошо, продолжила свой ненормальный кросс, поскольку, как это ни звучит красиво, именно от моей скромной особы сейчас зависела жизнь двоих людей…
Какой-то плотный мужчина решил броситься мне наперерез, не знаю уж, почему ему в голову это пришло, но я, даже не успев подумать, пнула его в большой животик, отчего он, согнувшись, прохрипел что-то нелицеприятное в мой адрес, я понимала, что не слишком прилично поступила, но иного выхода у меня не было, и я помчалась дальше.
В дверь настойчиво позвонили. Елена, все еще немного напуганная, покорно, не отдавая себе отчета в происходящем, пошла открывать. На пороге стояли милиционеры. Удивленная их визитом, Елена открыла рот, но почувствовала, как сильные руки схватили ее за запястье. От ужаса она даже не успела закричать.
