как она потеряла мою сестру.
— Я хочу предложить тебе…
— Что?
— Поехали в Канкун, на майянскую ривьеру, проведем там несколько дней, пока будем ждать наступления дня встречи.
— Романтическое бегство? — От удивления у нее расширились глаза.
— Да.
— При всем том, что происходит или вот-вот произойдет? — не верила она.
— А что ты собираешься делать? Чем мы будем заниматься это время?
— Исследовать!
— Что? У нас больше не осталось следов.
— Отец сказал, что поедет в Чичен-Итцу.
— Но он вполне мог иметь в виду что-то другое.
— Там место встречи.
— Хорошо, а почему не в Тикале? Или не в Ушмале, Тулуме или в конце концов не здесь, в Паленке? Есть дюжина других больших городов майя.
— Нет, это должна быть Чичен-Итца.
— Докажи.
— В первом пророчестве майя говорится, что Кукулькан вернется в Чичен-Итцу.
— Ладно, не до конца убедительно, но, признаю, не лишено смысла.
— А давай-ка повидаемся с Бартоломэ Сигуэнсой. Вдруг он знает или вспомнит еще что-нибудь, если мы ему расскажем о том, что сегодня обнаружили…
— Завтра, Джоа. Завтра. Дай себе передышку, прошу тебя.
— Ох, Давид! — воскликнула она то ли с укоризной, то ли от боровшихся в ней чувств и закрыла глаза.
Они опять оказались все в той же ловушке.
Снова впереди зияющая бездна, ее отец, мать, невероятная эпопея, завершавшая большой круг в истории человечества. Ощущение уверенности в том, что в их жизни присутствуют существа из другого мира, те же самые, что некогда заселили Землю или вдохнули разум в ее обитателей.
От этого уже никуда не убежать, не скрыться. Даже пытаться не стоит.
— Все, пошли в нашу комнату! — Джоа сдалась.
О ее готовности, бесповоротно сделанном выборе говорил тон, которым она это произнесла.
Давид внимательно посмотрел на нее.
— Ты уверена? — спросил, слегка растягивая слова.
— Мне хочется, чтобы сегодня ночью мы не просто заснули в объятиях, — подтвердила она.
— Тебе уже не страшно?
— Как никогда раньше, — честно призналась она. — Поэтому ты мне нужен.
Больше она ничего не стала говорить. Не сказала, что думала о своей матери, о том, как это произошло у нее с отцом, и о том, к чему привело. Не сказала, что никогда и ни в чем не была так уверена и в то же время не волновалась так сильно, как сейчас.
Эстер, должно быть, очень бы посмеялась.
Но Джоа была не такая, как все. Особая. И она готовила себя к ответственному шагу.
— Я тоже тебя люблю, — прошелестели ее слова в сладкой тиши ночи, переходя в самозабвенный поцелуй.
Этот поцелуй длился вечность. Оба словно растворились в нем и не могли пробудиться. И пробуждение наступило не скоро.
Давид и Джоа не видели и не слышали, как кто-то появился в их комнате и, отделившись от стен, тенью приблизился к ним. Не знали, сколько их было, что они им вкололи и что делали с ними потом.
Они просто заснули в поцелуе, после которого ничего не было.
47
Ее разбудили голоса. Вначале она решила, что видит сон. Однако вслед за слухом, постепенно, одно за другим, у нее восстановились и все остальные чувства.
Ужасный вкус во рту.
Запах дезинфицирующих средств, присущий помещениям, которые содержат в стерильной чистоте.
Глаза, едва приоткрывшись, увидели огромную, но не слепящую лабораторную лампу вверху, белые стены и снующих вокруг людей в зеленых халатах.
Только тогда поняла — это не сон.
Первая реакция была вскочить и бежать, но на смену спонтанному порыву, с трудом пробивая путь к разуму, пришло осознание реального положения.
Она лежала на спине, связанная по рукам и ногам, в незнакомом месте. Находившиеся рядом люди говорили по-английски. На ней были не ее вещи, а казенная голубая ночная рубашка больничного образца.
— Сознание к ней вернулось, — прозвучал голос сзади. Откуда-то справа появился мужчина лет сорока с небольшим, привлекательной внешности, с квадратным подбородком, стальными глазами и военной выправкой, которую не мог скрыть даже халат. Слегка склонив голову, он внимательно изучал ее холодным взглядом. Таким взглядом и с подобным выражением лица, должно быть, охотник рассматривает подстреленную дичь.
Джоа, несмотря на владевший ею страх, посмотрела на незнакомца с вызовом.
В памяти у нее всплыли последние моменты ночи в Паленке, она вспомнила поцелуй Давида и то, что они собирались заняться любовью…
— Кто вы такой?
— Успокойтесь, — ответил ей по-испански мужчина.
— Где я?
Ответа не последовало. Он продолжал осматривать ее.
И тогда в ней вскипела ярость, подобная той, что появилась в день, когда судьи пытались ее похитить. Она сконцентрировала свою энергию на незнакомце.
Его неожиданная улыбка озадачила ее.
— Не тратьте напрасно силы, — слова он произносил медленно. — Мы ввели вам ингибитор.
Она толком не знала, что такое ингибитор. Резкими движениями тела попыталась освободиться от пут. Однако кожаные ремни на поясе, щиколотках и запястьях надежно удерживали ее на каталке. Джоа приподняла голову, чтобы лучше видеть его, но тут же ее уронила. Ее переполняли и страх, и ярость.
— Не утомляйтесь, — мужчина был по-прежнему холодно корректен. — Здесь ваши способности вам не помогут, тем более в вашем нынешнем состоянии.
Она взглянула по сторонам — везде мигали лампочками многочисленные приборы, светились мониторы компьютеров, за которыми сидели или деловито переходили с места на место обслуживающие их операторы, всего человек десять-двенадцать.
— Чего вы хотите?
— Понаблюдать вас. И ничего более. Если вы поможете нам, все будет значительно проще. Мы не желаем вам вреда, понимаете?
Через тонкую ткань зеленого халата просвечивала военная форма. Джоа пыталась понять, какой страны. Подозрительно напоминает… неужели американская?
Но это — абсурд.
Она же в Мексике.
Или уже нет?
