вычеркнуть фамилию кандидата, внесенного в бюллетень, мог даже рискнуть вписать своего кандидата, но таких смельчаков было мало и все понимали, что в этом нет практически никакого смысла.
Власти делали всё, чтобы у людей в этот день было праздничное настроение. С шести часов утра духовые оркестры играли победные марши, улицы были украшены флагами, транспорантами, лозунгами и чисто убраны. На избирательных участках работали буфеты с широким ассортиментом закусок, напитков и кондитерских изделий. Выступали коллективы художественной самодеятельности, работали затейники.
На избирательном участке, расположенном в здании районного Дома культуры, в этот день было особенно весело и празднично. На площади были танцы под духовой и инструментальные оркестры, а в большом зале весь день шли концерты самодеятельности. Вечером состоялась премьера спектакля «Наталка Полтавка» в исполнении драматического коллектива Дома культуры, которым руководил Сёма. Зал был переполнен. Зрители с большим интересом и вниманием слушали артистов. Особенно восторженно воспринимались арии Наталки и Петра в исполнении Шуры и Сёмы. Каждая из них завершалась громом аллодисментов. По окончании спектакля зал долго не отпускал самодеятельных артистов, награждая их овацией и обилием цветов. Больше всего цветов досталось исполнителям ролей Наталки и Петра, то есть Шуре и Сёме. Они стояли в центре сцены - довольные, счастливые и, наверное, влюбленные.
Мне казалось, что именно этот спектакль окончательно предопределил их судьбу. Казалось потому, что им не нужно было «играть» на сцене влюблённых героев, как это делают обычно артисты. Они выполняли свои роли естественно, как двое по настоящему влюблённых молодых людей. Казалось и потому, что они больше не скрывали нежных взглядов и улыбок, находясь на сцене перед восторженной публикой, после спектакля. Я, наконец, убедился в этом окончательно, когда, после спектакля, Сёма привел Шуру в наш дом и она осталась в нём до утра. Зная характер своего брата, мы поняли, что это очень серьёзно, что это надолго, а скорее всего навсегда.
К первомайскому празднику Шура со своим сыном Андреем переехала в наш дом, как законная жена и приёмный сын.
Накануне их переселения Сёма отправил тётю Соню, которая очень тепло прощалась с нами и долго плакала. Наверное, за два с лишним года она привыкла, привязалась, а может даже породнилась с нами.
Тогда, прощаясь с тётей Соней, мы ещё не предполагали, что жизнь вскоре подтвердит известную истину о том, что нередко родные становятся хуже чужих.
10
С приходом тёти Шуры и Андрея жизнь в нашем доме заметно изменилась. С тех пор наша семья практически перестала быть еврейской. Всё началось с того, что нашим родным языком всё более становился украинский. Если раньше мы говорили по-украински только в школе, а дома и на улице в основном на идиш, то теперь мы и дома должны были говорить только на украинском, то есть на родном языке Шуры и Андрея.
Во многом изменилось и наше питание. Вместо куриного бульона и рыбы в субботу, пришлось привыкать к украинскому борщу со свининой и к салу.
У Сёмы был только один выходной день - воскресенье. И в каждый свободный от работы день в нашем доме были гости - друзья Шуры и Сёмы. Хозяйка любила застолья и не упускала любой возможности для приёма гостей. Эти сборы сводились к выпивкам и песням. Много пили и много пели. Мне неприятны были пьянки, но очень нравились песни. Это были известные украинские народные песни и звучали они в их исполнении совсем неплохо. По выходным дням у цветника возле нашего дома собиралось немало любителей, которые с интересом слушали эти песни.
Такие приёмы требовали много денег, а Сёминой зарплаты со всеми его приработками не хватало даже на приличное питание. Шура нигде не работала и занималась только домашним хозяйством и собой. Нужно сказать, что этими делами она занималась много и свободного времени у нее оставалось мало. Она готовила, убирала, стирала. Семья из пяти человек, в том числе трое детей, требовала забот хозяйки. Ещё она любила цветы и выращивала их в большом количестве. Цветник возле нашего дома был самым красивым не только на нашей улице, а, наверное, во всем Красилове. Много времени уделяла своему внешнему виду. Выглядела она эффектно и нравилась мужчинам.
По вечерам они с Сёмой ходили в кино или на репетиции в Дом культуры. Перед уходом она долго сидела у зеркала, а Сёма со стороны любовался ею и смотрел на неё все теми же влюблёнными глазами.
Внешне она относилась ко мне и восьмилетней Полечке достаточно тепло и старалась даже не делать заметных отличий в отношениях к нам и своему сыну Андрею, который учился в одном классе с моей сестрёнкой и был только на несколько месяцев старше её. Мы вместе ели, ходили на детские сеансы в кино, получали изредка одинаковые деньги на мороженое.
Нашу семью даже приводили в пример, как дружную, а Шуру похваливали за добрые отношения к двум еврейским сиротам.
Но всё это было внешне. Мы не могли не видеть и не чувствовать глубокую разницу в отношениях Шуры к нам и своему сыну Андрею. Её глаза светились естественной материнской любовью к нему, а та видимая теплота, которая доставалась нам, была неискренней.
Со временем эти отличия стали проявляться всё отчетливее и очень болезненно воспринимались нами, особенно Полечкой. Андрей всё более открыто пользовался своими привилегиями в доме и часто злоупотреблял этим. Он постоянно приносил домой разные сладости, которые якобы ему покупали неизвестные нам тёти и дяди и демонстративно наслаждался ими один. Нередко у него появлялись новые игрушки, которые были недоступны нам. Это вызывало зависть, особено у Полечки. Ему же это доставляло удовольствие.
Только любовь к Сёме и желание сохранить спокойствие в доме придавали нам силы и терпение, и мы никому не жаловались.
Но Андрею всего этого было мало и он стал просто издеваться над Полечкой. Однажды, он сильно ударил ее в спину и она долго плакала от боли. Тут наступил предел моему терпению, я впервые применил к нему силу и предупредил, что если он посмеет ещё раз её тронуть, я расправлюсь с ним, как посчитаю нужным, не прибегая к жалобам старших.
Такой метод имел успех и Андрей долго не приставал больше к Полечке. Мы тщательно скрывали от Сёмы свои отношения с Андреем и свою неприязнь к нему. И всё же он узнал об этом после очередной стычки между нами. Это произошло помимо нашей воли и вопреки нашему желанию.
Мое предупреждение Андрею, к сожалению, подействовало только на определенное время и однажды, позабыв о нём, он вновь применил к ней силу. Упрекнув её как-то в использовании его цветных карандашей и ещё чего-то из школьных принадлежностей, он несколько раз в полную силу ударил ее линейкой по голове. Предотвратив очередной удар, я отвесил ему звонкую пощёчину. Может быть на этом наша стычка и закончилась бы, если бы на крик Андрея не вбежала Шура. Не знаю, как могли бы развернуться события дальше, но я счёл уместным увести Полечку из дома. Когда мы возвратились поздно вечером домой, Сёма устроил семейный разбор случившегося и сделал полагающиеся в таком случае нравоучения каждому из нас.
Больно и обидно было мне тогда слушать его упрёки в свой адрес. Обидно не только потому, что не считал себя виновным, а больше от того, что это был первый случай, когда Сёма отругал меня. Никогда раньше ни мои родители, ни мои старшие братья ни кто либо из наших родственников не ругали меня за поведение. У родителей для этого, видимо, не было достаточных оснований, а старшие братья и другие родственники, после их смерти, оберегали и жалели нас, как сирот. Кроме обиды за себя и малолетнюю сестрёнку, было очень больно за Сёму, мы хорошо понимали чего это ему стоило...
Правда, этот конфликт, как мне показалось, не возымел серьёзных последствий и заметно не повлиял на отношения между супругами, но наши отношения с Андреем после этого случая уже никогда не становились дружественными.
