окружающих. Безе родители подарили новенький взрослый велосипед на день рождения, когда ему исполнилось 15 лет. Как только он стал его хозяином, Безя тут-же стал учить меня кататься, а позднее нередко разрешал мне пользоваться им. Когда мы ездили на речку, в лес или в парк, он усаживал меня сзади себя, на багажник, что доставляло мне много радости. Своего велосипеда я так до самой войны и не приобрёл, хотя, к тому времени, у многих ребят моего возраста они уже были.
Отец Бези, дядя Яша, был глухонемым. Он, как и Безя, был высокого роста, здоровым и сильным мужчиной. Работал грузчиком на сахарном заводе и хорошо зарабатывал. Даже в голодные годы, когда зарплаты моего отца не хватало на хлеб и редко когда мы в нашей семье могли поесть вдоволь, Безина мама, тетя Фира, готовила каждый день вкусные обеды с мясом. Родители Бези были рады нашей дружбе и хорошо относились ко мне. Когда тётя Фира звала Безю обедать, она обычно приглашала и меня. Как правило, я отказывался, убеждая ее, что якобы недавно пообедал, но она догадывалась, что я обманывал ее из скромности и нередко настаивала на своём.
Запомнилось, как однажды, на Пейсах она угощала меня бульоном с мацой, курицей с фасолью, тейгалех и фруктами. Всё это было необыкновенно вкусно и мне было очень обидно, что всё это досталось только мне, а вся наша семья в то время голодала.
Когда я заболел астмой и часто из-за простуд и приступов болезни пропускал школу, Безя подолгу сидел у моей кровати, делал со мной домашние задания и рассказывал о школьных новостях.
Я очень любил Безю и дорожил нашей дружбой. Мы вместе закончили четыре класса еврейской школы, вместе учились в неполно-средней украинской школе, вместе поступили в восьмой класс, единственной тогда в Красилове, украинской средней школы, где до войны успели закончить только девять классов. В день окончания учебного года, в июне 1941-го года, как-бы предчувствуя предстоящую разлуку, мы с Безей сфотографировались на память.
Именно этот снимок стал единственным из множества личных, семейных, лагерных, школьных и иных довоенных фотографий, что чудом сохранился у меня, пролежав несколько долгих и трудных первых месяцев войны в моем комсомольском билете.
13
Летом 1939-го года, Зюня, как обычно, приехал на летние каникулы. Он, к тому времени, закончил 3-й курс педагогического института и ему оставался всего один год учёбы для получения диплома учителя истории и географии. Одновременно он заканчивал курсы Одесского аэроклуба, что, по его словам, приравнивалось к военному училищу лётчиков.
Трудно сказать чем он больше гордился - тем, что станет учителем, или тем, что в следующем году будет лётчиком. Он с восторгом рассказывал о своих чувствах во время учебных полётов и убеждал нас, что с удовольствием ушёл бы добровольно в армию, то есть в авиацию, если бы не Рахиль, которой он без устали восхищался. Зюня утверждал, что она самая умная, самая добрая и самая красивая девушка на земном шаре. Эту свою убеждённость он внушал всем нам, а главное Сёме, что было важно для одобрения им Зюниного выбора.
Все мы очень считались с мнением Сёмы и он для нас был непререкаемым авторитетом при решении любого важного вопроса. А поскольку женитьба как раз и есть самый важный и самый серьёзный жизненный вопрос, Зюне очень нужно было заручиться согласием Сёмы на его брак с Рахиль.
Сёму не нужно было убеждать в этом. Он давно не сомневался в том, что Рахиль и есть именно та единственная девушка, которая нужна Зюне и, что теперь, когда они оба заканчивают институт, настала пора для их женитьбы. Сёма несколько раз встречался с Рахиль и высоко ценил её достоинства.
Однако, когда стал вопрос о конкретных сроках регистрации брака, пришли к выводу, что это придётся отложить ещё на год. Зюня и Рахиль жили в разных общежитиях, и не было никакой реальной возможности на их скудные средства снять комнату в Одессе до окончания ими института.
В принципе же вопрос их женитьбы был решён, что было важно для распределения их на работу, как молодых специалистов. Зюня уверял нас, что они никуда далеко не поедут, и что скорее всего местом первой их работы будет местечко Славута, что рядом с Красиловым, где живут родители Рахиль, нуждающиеся в её помощи.
Зюня был полон жизненных и творческих планов. Он мечтал об учительской карьере, о будущей семье и, конечно, о детях. По его мнению из генов Гимельфарбов и Лемпертов (такой была девичья фамилия Рахильи) должны получиться хорошие дети, и поэтому их должно быть несколько, при этом обязательно и девочки, и мальчики.
Зюня собирался ещё поступать в аспирантуру и защитить степень кандидата исторических наук. Он недоволен был учебниками по истории и мечтал стать автором или соавтором нового учебника, который бы объективно и полно раскрыл историю СССР.
Как-то Зюня предложил Сёме план разделения сфер влияния, как он называл вариант принятия на своё иждевение Полечки или меня. Он давно считал непосильным бремя, которое взял на себя Сёма, воспитывая на протяжении многих лет двух малолетних детей. Но раньше другого выхода не было и с этим приходилось мириться. Сейчас же, когда Зюня выходил на дорогу самостоятельной жизни, такая возможность появилась и, как он считал, ею нельзя не воспользоваться. Он утверждал, что инициатором этого предложения является Рахиль, и что она заверила его, что в доме её родителей будут созданы все необходимые условия для жизни и учёбы ещё одного школьника.
Учитывая, что у Рахиль был брат, который учился в седьмом классе, выбор пал на меня, ибо мы с её братом могли бы жить в одной комнате.
Сёма долго не соглашался с этим, утверждая, что нас разлучать нельзя, что мне осталось всего несколько лет учёбы в школе, после чего я непременно уеду учиться в институт, но доводы Зюни были вескими и убедительными, и он вынужден был дать принципиальное согласие на мой отъезд.
Были и возражения с моей стороны. Я не представлял себе, как смогу уехать от Сёмы, а главное от Полечки. Кто в таком случае будет её защищать. Но и мне пришлось согласиться с разумными доводами Зюни. Было решено, что, как только он и Рахиль обустроятся на новом месте, я поеду к ним в Славуту.
Ещё о многом другом мы договорились в тот последний Зюнин приезд в Красилов на летние студенческие каникулы. К великому нашему сожалению, этим договорённостям, как и Зюниным планам о работе, учёбе, творчестве, а главное о счастливой семейной жизни, не суждено было сбыться.
14
В воскресенье, 22 июня 1941-го года, наша школьная волейбольная команда встречалась с чемпионом нашего местечка по волейболу - командой сахарного завода. На этот матч пришло много болельщиков, как со школы, так и с завода. Встреча обещала быть интересной. Заводская команда была известна далеко за пределами Красилова и не раз выходила победителем в межрайонных и даже областных соревнованиях. Наша школьная команда тоже считалась не только лучшей в районе, но и одной из лучших школьных команд в области. Хорошему настрою участников встречи и болельщиков способствовала и погода. Был тёплый солнечный день, какой обычно бывает в конце июня.
Игра началась атаками гостей и они вырвались вперед с большим отрывом в счёте. Когда уже казалось, что первый сет безнадежно проигран, разыгрался наш капитан Безя, который, оказавшись у сетки, провёл несколько эффектных комбинаций и сравнял счёт. Спортивный азарт и поддержка болельщиков придали новые силы нашим ребятам, и мы вырвали победу в этом сете.
Когда команды поменялись местами на площадке, и уже были готовы к продолжению игры, из уличного репродуктора, который постоянно находился на фасадной стене школьного здания, раздался знакомый голос уже известного тогда в стране диктора Юрия Левитана, известившего о предстоящем выступлении по радио Председателя Совета Народных Комиссаров СССР В.М.Молотова. Голос диктора звучал взволнованно и нас охватило предчувствие чего-то недоброго. Руководители страны тогда вообще по
