различных других заведениях.
На лицах взрослых и даже детей были тревога и страх. Местечко затаилось в грустном и тревожном ожидании. С прилавков магазинов исчезли мыло, соль, спички. Появились очереди за макаронами, крупами, подсолнечным маслом и другими продуктами длительного хранения. Установили нормы отпуска продуктов покупателям.
Наше весёлое и шумное местечко притихло. Не слышно было больше по вечерам музыки и песен в парке, не видно было гуляющей молодёжи. Даже детей, играющих на улице, не стало. Видны были и другие перемены в те первые дни войны.
Однако, повторяю, внешне мало что предвещало в ближайшие несколько дней катастрофу, которая привела затем к гибели всего оставшегося в местечке еврейского населения.
До пятницы первой недели войны из Красилова не уехала ни одна еврейская семья. Не видно было никаких признаков подготовки к организованной эвакуации населения. Этот вопрос даже вслух не обсуждался. Боялись быть уличёнными в панике. Считалось, что линия фронта ещё далеко и что немцев сюда не пустят.
Мы с Безей ежедневно по утрам уходили в военкомат в надежде упросить майора, ведающего мобилизацией, отправить нас добровольцами на фронт. Когда мы ему изрядно надоели, он урвал несколько минут для беседы с нами и заявил, что единственное на что он может согласиться, это направить нас в воинскую часть, расположенную в пригородном лесу, в качестве вольнонаемных работников для выполнения складских операций и рассортировки боеприпасов. Он утверждал, что это есть важное военное задание и что этим мы будем помогать фронту.
Мы поняли, что большего нам от майора не добиться и, заручившись его официальным направлением на имя командира части, направились по указанному нам адресу.
У каждого из нас мелькнула мысль, что в воинской части нам удастся и без военкомата решить вопрос об уходе в Армию. По дороге мы поделились между собой этой мыслью и даже наметили план действий.
Воинскую часть мы нашли без труда. Вернее, нас обнаружили часовые на подходах к ней. Немолодой уже майор, с сединой в висках, коротко объяснил наши обязанности, распорядок дня и передал нас в распоряжение старшего лейтенанта - заведующего складом боеприпасов.
Работа была несложной и физически не трудной. Нам поручили сортировку и укладку в ящики патронов ко всем видам стрелкового оружия, а также пулемётных лент. Выполняя ее, мы на самом деле утвердились в мысли, что делаем нужное и очень важное дело для фронта, и работали, не покладая рук.
Единственное, что угнетало нас на этом военном складе, это страшный беспорядок, который царил там. Вспоминались слова из популярной тогда песни «Если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы»... С ужасом подумали о том, что может случиться, если также «к походу готовы» многие или все воинские части Красной Армии.
Не знали мы ещё тогда, что ход военных действий в первые дни войны полностью разрушил миф о непобедимости нашей Армии и развеял легенды о ее несокрушимой мощи и силе.
18
В четверг, 26-го июня полк, в котором мы работали, был поднят по тревоге на борьбу с вражеским десантом, высаженным немцами на рассвете в поле, под Красиловым. Как потом выяснилось, это были вовсе не немцы, а украинские полицаи, одетые в форму советских милиционеров. Они были вооружены лёгким стрелковым оружием, револьверами и наганами, которыми пользовалась до войны советская милиция. Об их высадке сообщил пастух из пригородного колхоза, прискакавший верхом на лошади к ночному дежурному райвоенкомата. Ко времени прибытия полка, десантники успели рассредоточиться в прилегающем к полю лесном массиве и их пришлось вылавливать по одному, прочёсывая лес, кукурузное поле и ближайшие сёла. Многие отстреливались, а некоторым удалось скрыться.
В полдень в расположение полка доставили группу пленных десантников. Некоторые из них получили ранения. Были и раненые красноармейцы. Мы увидели первые жертвы войны и первую кровь.
Как нам потом рассказали, пленных в тот же день отправили в Проскуров и они были преданы суду военного трибунала.
В тот же день, вечером, в Красилове появились первые беженцы. Еврейская семья с двумя детьми дошкольного возраста на телеге, запряженной одной лошадью, за три дня, убегая от немцев, покрыла расстояние более двухсот километров. Они совсем выбились из сил. Их накормили, устроили на ночлег, предложили остаться, но они заявили, что в этом нет никакого смысла, так как немцы будут в Красилове через два-три дня и евреям здесь оставаться нельзя.
Только теперь, когда прояснилось положение на фронте и стала очевидной реальная угроза оказаться в ближайшие дни на оккупированной немцами территории, евреи заговорили об эвакуации, вернее о бегстве.
В пятницу и в субботу несколько еврейских семей, наскоро собрав вещи первой необходимости, бежали из местечка, оставив без присмотра домашних животных и нажитое годами имущество. Это могли сделать те, кто имел телегу и лошадь. Таких в Красилове было совсем немного. На одну телегу укладывали свои пожитки две, а то и три семьи. Рассчитывать на поезд или автомобили не имело смысла, ибо автомобилей тогда было мало и все они были изъяты у предприятий, организаций, колхозов и совхозов и отправлены в воинские части, а поезда через Красилов проходили довольно редко и были переполнены людьми и грузами. На помощь местной власти также не следовало надеяться, так как указаний сверху об эвакуации населения не поступало, а их собственной инициативы хватило только на организацию выезда своих семей. Об этом хозяева района позаботились своевременно и, хоть это было сделано в большой тайне под покровом ночи, об этом красиловские евреи узнали незамедлительно, со всеми подробностями.
В пятницу уехала семья Зильбершмитов. Их дочь Клара Кучер работала в местном отделении Госбанка и ей поручили вывезти в тыл денежную наличность. Для этого выделили грузовой автомобиль и одного милиционера для сопровождения и охраны ценностей. Ей удалось погрузить в кузов всю семью и даже кое- что из вещей. Мы с Сёмой ходили прощаться с ними. Клара заканчивала с Сёмой еврейскую школу, затем училась в финансово-экономическом техникуме и они были очень дружны в течении многих лет. Прощались тепло, как будто чувствовали, что никогда больше не встретятся.
Утром, в субботу, стало известно, что на рассвете покинули Красилов ещё несколько еврейских семей. Уехали Туллеры, родители, братья и сестра Нюни Туллера - лучшего друга Зюни и семья Фишбергов с дочерьми, Геней - мечтой моей юности и Лизой - лучшей подругой Полечки.
Вспоминая сейчас эти трагические дни, предшествующие вступлению немецких войск в наше
местечко, невольно прихожу к мысли, что гибель нескольких тысяч красиловских евреев, оставшихся в этом
маленьком городке, вовсе не была неизбежной. Если бы даже евреям не оказывали никакой помощи в
эвакуации, а только объективно информировали их о положении на фронте, большинство из них покинуло
бы Красилов и спасли бы себя, жизнь своих детей и внуков. А то, что партийное и советское руководство
района знало действительное положение дел на фронте и примерные сроки прихода немцев, не вызывает
никакого сомнения.Вывезли же из райцентра денежную наличность, документацию районных
организаций и, наконец, семьи руководителей района, а сказать людям о нависшей над ними опасности не хватило ни ума, ни желания, ни совести. Так и напрашивается мысль, что всё это сделано не без злого умысла, и невольно возникает вопрос: почему на протяжении пяти десятилетий, прошедших после окончания войны, никто не понёс наказания за это злодеяние? Ведь те немногие из евреев, чудом бежавших из прифронтового Красилова за день-два до прихода немцев, выжили в эвакуации и вернулись в местечко после его освобождения от фашистской оккупации.
