И когти все у льва, и у слона — клыки.Вселенной душу жгут они набегом грознымИ копьями очей грозят мерцаньям звездным..О гуриях твердят, что ими славен рай.Нет, не в раю они, — сей украшают край.Но все ж Михин-Бану, владея всей страною,Владеет не одной подобною казною.Привязан в стойле конь. Дивись его ногам:Летит — и пыль от ног не ухватить ветрам.Его стремительность не уловить рассудком.Он в волны бросится, подобно диким уткам.Он к солнцу вскинется, — так что ему до стен!Он перепрыгнет вмиг небесных семь арен.[141]В горах взрыхлят скалу железные копыта,А в море пена волн с хвостом волнистым слита.Как мысли бег его, движенья — бег времен.Как ночь — всезнающий, как утро — бодрый он.Зовут его Шебдиз, им целый мир гордится,О нем грустят, как в ночь грустит ночная птица[142]».Умолк Шапур, чья речь свершила все сполна:Покой свалился с ног, а страсть — пробуждена.«Ширин, — сказали все, — должны почесть мы дивом»,Охотно вторят все устам сладкоречивым.«Все, что возносит он, — возвышенным считай:Ведь живописью он прельстил бы и Китай[143]».В мечтах за повестью Хосров несется следом.Стал сон ему не в сон, а отдых стал неведом.Слов о Ширин он ждет, и в них — она одна,—Уму давали плод лишь эти семена.Дней несколько о ней он был охвачен думой,Речами ублажен. Но час настал. Угрюмый,Он руки заломил. Весь мир пред ним померк.В тоске он под ноги терпение поверг.Шапура он зовет, ему внимает снова,Но после сам к нему он обращает слово:«Все дело, о Шапур, кипучих полный сил,Ты прибери к рукам, я — руки опустил.Ты зданье заложил искусно и красиво. Все заверши.Всегда твои созданья — диво.Молчи о сахаре. Твой сказ не зря возник.Будь там, где насажден сей сахарный тростник.Иди паломником туда, где этот идол.Хочу, чтоб хитростью ты идола мне выдал.Узнай, добра ль, узнай, — мне сердца не томи,—Общаться может ли со смертными людьми.И коль она, как воск, приемлет отпечаток,—Оттисни образ мой. Внимай! Наказ мой краток:«Коль сердце жестко в ней, — лети назад, как шквал,Чтоб я холодное железо не ковал».
