115 Бартольд В.В. Соч. T. III. С. 107. (Курсив мой. – М.Б.)
116 Только такая государственность и необходима человечеству, не раз дает понять Бартольд. Само же по себе «политическое возрождение ислама не предотвратило культурного застоя и регресса». Так, при великодержавной власти шиитская Персия «не внесла почти никаких новых ценностей ни в мусульманскую, ни в общечеловеческую культуру», – в отличие от средневекового Ирана, «несмотря на его политическое бессилие и религиозные междоусобья» (Бартольд В.В. Иран. Исторический обзор. Ташкент, 1926 // Соч. T. VII. С. 255–256.
117 Так, например, писал А. Кристенсен: «Leur force morale et politique etait rompue avec la chute de l’empire Sassanide» (Christensen A. L’empire des Sasanides. Kobenhavn, 1907. P. 110).
118 Бартольд В.В. Соч. T. VII. С. 251.
119 Там же. T. IV. С. 262. (Курсив мой. – М.Б.)
120 Бартольд В.В. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии (прочитаны в Стамбульском университете в июне 1926 г.)//Соч. T. V. С. 107. (Курсив мой. – М.Б.)
121 hfoldeke Th. Rez: H. Dernschwam’s Tagebuch einer Reise nach Konstantinopol und Kleinasien. Munchen and Leipzig, 1923//Der Islam. Bd. XIV. 1928. S. 158. Отвергал Бартольд – притом еще задолго до своих лекций перед турецкой научной общественностью – и тезис Казна о «неспособности турок к самостоятельной переработке культурных идей» (Соч. T. V. С. 250). Рецензию Бартольда на работу Казна (Cahun L. Introduction a l’histoire de l’Asia. Turcs et Mongols: des origines a 1405. Paris. 1906). cm. в «Журнале Министерства народного просвещения». Ч. CCCV, 1896, июнь, отд. 2. С. 366– 384).
122 В 1930 г. Бартольд поддержал мнение Н.Я. Марра о том, что военный быт турок и других кочевых и полукочевых народов «не исключает высокой если не материальной, то духовной культуры» и его же критику тех, кто, по словам Марра, не представлял себе «культурность вне земледелия и специальных форм торговли, а также без писания научных трактатов» (Бартольд В.В. Турецкий эпос и Кавказ//Соч. T. V. С. 474).
123 Бартольд при освещении этой тематики счел необходимым отказаться от нефундпрованных проверенными фактами гипотез (в увлеченности ими он обвинял книгу Г.Н. Потанина «Сага о Соломоне. Восточные писатели по вопросу о происхождении саги». Томск, 1912; резко критический отзыв о ней Бартольда – в ЗВО РАО T. XXI. 1913. С. 150–152). По Бартольду, «как в области материальной, так и в области духовной культуры народы заимствуют извне многое, до чего они могли бы дойти и самостоятельно, и вообще для нации имеет значение не вопрос о том, что могло и не могло быть, но вопрос о том, что было на самом деле». Следует тут же классически позитивистская рекомендация: «для решения научных вопросов есть только один путь – восходить от более известного к менее известному» (Бартольд В.В. Соч. T. IV. С. 573).
124 Так, в статье «Мусульманский министр-философ эпохи крестовых походов» (впервые опубликованной в журнале «Восток». Кн. 4. 1924. С. 126–138) Бартольд заявляет, что он стремился «воспроизвести» образ одного из тех деятелей, встречающихся едва ли не в каждую эпоху, для которых общечеловеческие идеалы стояли выше национальной и религиозной обособленности» (Бартольд В.В. Соч. T. II. Ч. 2. С. 413. Курсив мой. – М.Б.).
125 Доживи Бартольд до наших дней, он бы с охотой встал на сторону тех, кто охаивает общесоциологические («субстанциальные») теории исторического развития, утверждая, что ценность созданных ими классификационных схем «равна нулю» (см. подробно: Коллингвуд Р.Дж. Идея Истории. Автобиография. Пер. с англ. М., 1980. С. 252–253), что «субстанциональные» философы истории – это пророки, пытающиеся рассказать о событиях раньше, чем они происходили на самом деле (Danto A. Analytical Philosophy of History. Cambr. 1965. P. 9), что они все насквозь спекулятивны (Dray W. Perspectives of History. L., 1980. P. 4), не являясь научными, эмпирическими, они не в состоянии раскрыть всеобщую структуру исторического процесса (Berlin I. Historial Inevitability. L., 1959. P. 10, 69) и вообще есть не более как теология истории (см.: Fitzgerald L.P. Is Speculative Philosophy of History Really Possible? // The Philosophical Journal. 1978. Vol. 14. P. 94–95). Но ведь и сам Бартольд – да и другие тогдашние исламоведы-эмпиристы – пытался ответить на метафизические вопросы, найти, говоря словами Уолша, «фабулу», смысл, цель, рациональный план в истории (см.: Walsh W.H. An Introduction to Philosophy of History. L., 1967. P. 26–27). Бартольду же именно «спекулятивная» философия истории дала многие «сюжеты» или «линии рассказа (story lines)» (см. подробно: Fain Н. Between Philosophy and History. The Resurrection of Speculative Philosophy of History within the Analytic Iradition. Princeton, 1970), а также и – что еще более существенно – идейно-методологические основания его исламоведческих повествований.
126 Цит. по: Умняков И.И. Аннотированная библиография трудов академика В.В. Бартольда. С. 55. (Курсив мой. – М.Б.) И эти слова – отражение типично- позитивистской эпистемологии. Исходя из того, что «одинаковые причины в человеческих деяниях постоянно ведут к одинаковым последствиям» (Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии. СПб., 1906. Т. 2. С. 507) Бокль – оказавший громадное влияние на русскую культурную элиту – считал, что для обнаружения действия исторической закономерности исследователю необходимо иметь перед собой полную картину человеческой деятельности. Это обеспечивается рассмотрением и изучением всей громадной массы источников по истории разных стран и народов. Из представшего, таким образом, перед его глазами общего количества фактов, руководствуясь принципом «однообразия человеческой деятельности» – и подобно тому, как естествоиспытатель обобщает факты наблюдения за процессами природы, – историк путем простого индуктивного обобщения пытается выявить самые характерные, с его точки зрения, моменты общественного развития. Бартольдовское преклонение перед «первоисточниками», конечно, также есть явление вполне обычное для позитивизма: в целом в истории нет ничего, кроме того, что можно было бы привлечь, определить, «нащупать» в самой реальности. Поэтому историк должен черпать факты исторического прошлого непосредственно из исторических «первоисточников».
127 Поэтому-то Бартольд (и это, в частности, он высказал в своей негативной оценке мелодраматической, цветистой риторики Дози и всей «французской школы») за аксиологический нейтралитет языка. Но он не учел, что нередко и чисто описательные выражения могут со временем приобрести оценочный (= «и прескрептивный») характер.
128 См.: Бартольд В.В. История изучения Востока в Европе и России // Соч. T. IX. С. 207.
129 Bemheim Е. Lehrbuch der historischen Methode und der Geschichtsphilo-sophie. Leipzig, 1903 (есть и русский перевод).
130 Bart P. Die Philosophie der Geschichte ais Sociolog I, I. Leipzig, 1907.
131 Бартольд В.В. Соч. T. IX. С. 207.
132 Который, выделив три стадии исторической науки – повествовательную, поучительную, генетическую (см.: Шпет Г. История как проблематика. T. I. М., 1916. С. 25), – объявил, что «генетическая история («историзм») окончательно одержала верх над хроникой, мифологизмом и морализированием. Беркхгейм же определил историю как науку, которая изучает и излагает в определенной связи факты развития людей как социальных существ во всех видах их действий (индивидуальных, а равно и типических и коллективных). Бартольд в принципе принимает такую интерпретацию.
133 Хотя каждая часть источника является «фактом в себе», это не обязательно тот факт, в котором мы нуждаемся: то, что является бесполезной подделкой для одного историка, может служить блестящим свидетельством интеллектуальных тенденций для другого (см. подробно: Momiligiano А. Historicism Revisited. Amsterdam – London, 1974. P. 8). Бартольд этого никогда не желал признавать – во всяком случае, открыто, – упоенный верой в адекватность лишь «европейского научного метода» – предельно-однозначного, как ему казалось, не допускающего никаких многосмысленностей и
