Виолетта довольно рассмеялась:
– До чего же приятно тебя слушать, Котик! Никто, кроме тебя, не умеет так красиво говорить!
Она кокетливо провела рукой по длинным, давно не мытым волосам поэта, он поймал ее ладонь и прижался к ней губами.
– Как твои творческие успехи? Я что-то давно не встречала твоего имени?
– Увы! – поэт помрачнел. – Мирская слава, что она – лишь тлен!
– Неужели ты перестал писать? Какая жалость! Мне всегда так нравились твои стихи. – Незаметно подтянув юбку вверх, Виолетта закинула ногу на ногу. Пусть полюбуется, за погляд денег не берут.
– Как ты могла подумать, Белладонна! – возмутился поэт. – Третьего дня только закончил поэму, пока даже еще не выбрал, как назвать – «Твой одинокий стон в ночи» или «Пиршество маргиналов».
– Одинокий стон, пожалуй, лучше, – решила Виолетта, пряча лицо в цветы.
– Хочешь, я тебе ее почитаю?
Сидевшая рядом Старуха заскрипела зубами, поднялась и затрусила прочь по аллее. Виолетта проводила ее взглядом:
– Я бы с удовольствием, Котик, но у меня действительно мало времени. Может, чуть позже. И давай договоримся, что, когда выйдет книжка, ты сразу же подаришь мне ее – с автографом.
– Ох, Виола, не мучь меня, не береди израненную душу! – застонал поэт.
– А что такое?
– Как – что такое? Где ты живешь, святая простота? Разве ты не замечаешь, что творится вокруг? Невежество и злоба правят миром!
– Тебя не печатают?
– А кого сейчас печатают? Кому нужна поэзия, кому нужна хорошая литература? Ты посмотри, что лежит на прилавках! – От избытка чувств Клавдий даже заговорил прозой. – Халтурные бабские романчики, дешевые детективчики да псевдоинтеллектуальное переводное чтиво!
– Но я слышала, сейчас у авторов появилась возможность издаваться за свой счет, – принялась осторожно прощупывать почву Виолетта.
– Мечта моя, но где ж мне взять столько презренного металла?
– А это что, дорого стоит?
– Нужны немыслимые богатства, моя королева. Быть может, тысячу, а то и полторы гадких зеленых бумажек.
– Ну, это не такие большие деньги. Я легко могу их тебе одолжить. Или даже подарить.
Эффект был произведен. Клавдий так и подскочил на скамейке:
– Что слышу я? Иль мой больной рассудок меня подводит вновь?
– Да нет же, Котик, – рассмеялась Виолетта. – Я сейчас неплохо зарабатываю, у меня есть кое-какие сбережения, и я вполне могу позволить себе издать твою поэму, как она там называется, или, скажем, сборник твоих последних стихотворений – это как сам решишь.
– Ты, верно, шутишь, о небожительница? – подозрительно покосился на нее Клавдий.
– Нисколько! Я ведь знаю, что у тебя замечательные стихи, их надо нести к людям, они нужны читателям, они призваны сделать мир чище нравственно и богаче духовно!
– Как хорошо, что у тебя такая отличная память! – заметила появившаяся рядом со скамейкой Старуха (и когда только она успела вернуться?). – Шпаришь наизусть как по писаному то, что он сам тебе говорил лет этак пятнадцать назад...
Клавдий меж тем встал перед Виолеттой на оба колена и покрывал поцелуями ее руки. Она хотела было поднять его, чтобы не испачкался, но решила, что для его одежды уже ничего не страшно.
– Волшебная, чудесная, божественная! Чем я заслужил такой дар судьбы? О боги, как мне благодарить вас? Что мне сделать для этой удивительной женщины? Достать звезду с неба? Выпить океан? Победить дракона?
Проходившая мимо юная парочка с изумлением взирала на эту сцену.
– Успокойся, Котик, сядь, пожалуйста, неудобно, люди смотрят. – Виолетта потянула поэта обратно на скамейку. – Мне не нужны звезды, океаны и драконы. Мне нужно совсем другое.
– Проси что хочешь, я исполню все, что в моих силах. И даже то, что выше моих сил!
Виолетта дождалась, пока парочка удалится на совсем уж безопасное расстояние, и повернулась к нему:
– Мне нужен труп.
Рука Клавдия невольно потянулась к больному уху – он, безусловно, опять решил, что слух его подводит.
– Да нет же, Котик, ты не ослышался. Мне действительно нужен труп, женский, обгоревший до неузнаваемости. Ты ведь все еще работаешь в крематории. И тебе ничего не стоит, когда будут кремировать подходящую женщину – ну, подходящего роста и комплекции, – не сжигать ее тело дотла, а через некоторое время выключить жаровню или как у вас это называется...
– Печь, – глухо пробормотал Клавдий.
– Ну печь! – согласилась Виолетта. – Выключишь, а потом к тебе подъедут мои люди, и ты им отдашь останки.
– Только и всего?
– Ну конечно, глупый, чего ты испугался?
– Но для чего тебе это?
– Да я тут задумала одну шутку. Вроде розыгрыша. По-моему, должно выйти очень смешно.
– Ну да, – кивнул Клавдий. – Действительно, очень смешно.
– Котик, милый, – Виолетта взяла обе руки поэта в свои и нежно поглядела на него. – Ты ведь не откажешь мне? Мне, не только самой благодарной твоей читательнице, но и женщине, которая тебя так любила? Знаешь, у меня еще осталось немного времени, и я с удовольствием послушала бы твою поэму.
– Извини, но у меня что-то пропало желание ее читать. Хорошо, Виола, я сделаю все, что ты просишь. Но сейчас прости, мне надо идти.
Он поднялся со скамейки и побрел прочь по аллее, не оглядываясь и понурив голову, – сгорбленный, тощий, нелепый, в рваных джинсах и растянутом свитере.
– И как ты только могла с ним переспать? – удивилась Старуха, глядя ему вслед. – Даже я бы с таким не легла.
– Я думала, он талантливый, – пожала плечами Виолетта. Ей вдруг сделалось очень тяжело на душе, и она никак не могла понять отчего.
На половину одиннадцатого был запланирован звонок Игнатьеву, и Виолетта весь день ощущала какое-то приятное волнение внутри, точно в молодости перед свиданием. Сначала время тянулось невыносимо медленно, но как только настал вечер, на гувернантку навалилось такое множество забот, что, казалось, с ними не разделаться и до завтра. За ужином Сашура мучительно долго ел свою кашу, потом никак не хотел вылезать из ванны, шалил, плескался, размазывал по кафелю мыльную пену и вылил на пол чуть ли не половину воды. Вредная Катя, увидев, в каком состоянии ванная, тут же потребовала прибраться – ей, видите ли, тоже срочно приспичило купаться.
– Катенька, но почему бы тебе не принять ванну завтра?
– Нет, я буду мыться сейчас! – упрямо отвечала девочка. – Как только вы приведете все в божеский вид.
– Господи, скорее бы ты уехала! – пробурчала себе под нос Виолетта. На следующей неделе Катя с подружкой и ее родителями должна была отправиться на две недели во Францию, и гувернантка с нетерпением ждала этого дня. Общаться с девочкой ей становилось все труднее и труднее.
Виолетта как раз закончила вытирать стены и только собиралась перейти к полу, как услыхала жуткий крик, переходящий в рев, – оставленный без присмотра воспитанник принялся скакать по лестнице, упал, разбил обе коленки и в довершение расквасил нос. Чертыхаясь про себя, гувернантка наспех промыла раны перекисью водорода, кое-как утешила плачущего мальчика и с трудом заставила улечься. Сашура согласился пойти в кровать только при условии, что ему почитают «Малыша и Карлсона», с интересом слушал, смеялся и никак не хотел засыпать. Едва он угомонился и закрыл глаза, как в комнату заглянула
