Альберта Пизмарча, как я уже говорил, — пригрозила выставить мышь на всеобщее обозрение, а Гертруде сказать, что это мой подарок, если я не пойду к старине Лльюэлину, не подпишу с ним контракт и не уломаю его насчет Амброза.
Реджи посерьезнел:
— Об этом я как-то не подумал. Теперь мне ясна ее линия. Это шантаж. Стратегия, несомненно, недурственная, хоть и гнусная. Что ж, женщины есть женщины.
— Нет, они не такие. Не все такие.
— Возможно, ты прав, — сказал Реджи примирительно. — А что дальше?
— Я сыграл ва-банк. Объявил, что пойду к старшему стюарду— Монти вздрогнул. — Только что был у него, — добавил он.
— Что же произошло?
Монти для подкрепления духа глотнул из стакана. Было видно, что ему больно ворошить прошлое.
— Это был необдуманный шаг, старина. Я полагал, что это рутинная, заурядная процедура, но не тут-то было.
— Что случилось?
— Сейчас расскажу. Вошел я к нему и говорю: «Можно к вам на пару слов?» — а старший стюард в ответ: «Да, пожалуйста». Ну, сел я на стул и говорю: «Могу я рассчитывать, что это останется строго между нами?» — а он мне на это: «Что останется между нами?», а я ему: «То, что я вам собираюсь сообщить. Могу ли я рассчитывать, что то, что я собираюсь вам сообщить, останется строго между нами?» — а он говорит: «Идет» или что-то в этом роде, но смысл таков. Тогда я ему: «Меня обокрали!»
— Он удивился?
— Вроде. С рассеянным видом надавил на звонок. И вдруг как вцепится.
— В звонок?
— Себе в волосы. Ты слушаешь меня или нет? Я же ясно сказал: как вцепится себе в волосы! И забормотал, мол, по всему кораблю развешаны плакаты, заклинающие не играть в карты с незнакомцами, и тем не менее ни одного плавания не обходится без того, чтобы кто-нибудь ему не пожаловался, что его обобрали шулеры. А я сказал, меня никто не обирал, меня обокрали. А он опять как вцепится себе в волосы и спрашивает, уж не хочу ли я сказать, что у меня украли ценности, а я ему: «Вот именно». И тут заходит Уильям Морж — по звонку, естественно.
— А кто такой Уильям Морж?
— Я тоже с минуту гадал, но старший стюард пояснил: «Это корабельный сыщик». Он вкратце пересказал ему мои злоключения и прибавил: «Происшествия такого рода не украшают репутацию пароходства, не успеют люди подняться на борт, как их мигом обворовывают». А я говорю: «Добрый день, инспектор. Меня обокрали». А детектив в ответ: «Не может быть, сэр», а я ему: «Очень даже может, разве я не ясно сказал?» Я был слегка на взводе, понимаешь?
— Вполне.
Монти сделал еще глоток и продолжил:
— И гак, старший стюард и Морж принялись совещаться. Стюард спрашивает, не приметил ли Морж на борту бандитскую шайку? А Морж ему: «Кажется, нет». А стюард в ответ: очень подозрительно, потому что крупные ограбления обычно совершают банды международных налетчиков. Потом они еще немного посовещались, и Морж заявил, что первым делом мне нужно составить подробную опись украденных вещей, вытащил блокнот и говорит: «Мистер Бодкин, не продиктуете ли мне список пропавших драгоценностей?». И тут, старина, я почувствовал, что сел в лужу. Знаешь, как оно бывает?
Реджи кивнул. Он знал.
— Только тогда до меня вдруг дошло, что меня могут превратно понять — все-таки, сигналю SOS и вызываю корабельного детектива из-за плюшевого Микки Мауса. И они действительно сочли мои действия странноватыми, поскольку, едва я огласил новость, старший стюард принялся ловить воздух ртом, и Морж то же самое, а затем они переглянулись, и стюард вышел, а через минуту-другую вернулся вместе с доктором, и доктор засыпал меня вопросами типа «Голова не кружится?», «В глазах не рябит?», «Не роняли ли меня головой в детстве?», «Не слышу ли я голосов и нет ли у меня мании преследования?», а кончилось все дело тем, что он обнял меня с отеческой фамильярностью — так ласково, понимаешь, — и увел из каюты, наказав лежать, не жариться на солнцепеке и каждые два часа принимать то, что он пришлет, запивая небольшим количеством воды.
У Реджи была светлая голова и проницательный ум. Он умел читать между строк.
— Они подумали, что ты слетел с катушек.
— У меня тоже возникло такое ощущение.
— Хм… А тебя роняли головой в детстве?
— Вроде нет.
— Просто интересно. Реджи призадумался.
— Жутко неприятная история, — сказал он.
— Жутко, — согласился Монти.
— Дым рассеется, а ты так и будешь без мыши.
— Так и буду.
— А вдруг Фуксия блефует? Как ты думаешь, она выполнит угрозу?
— Наверняка.
Реджи опять задумался.
— По моему мнению, тебе остается одно — принять ее условия.
— Что? Стать киноактером?
— Выходит, так.
Монти дернулся, как в лихорадке.
— Не хочу я быть актером! От одной мысли об этом на меня нападает тоска. Ненавижу кино и театр. Я постоянно отлынивал даже от любительских постановок. Сколько раз меня приглашали приехать в гости в какой-нибудь дом, и я уже было соглашался, но, обнаружив, что в одиннадцатом часу у них репетиция пантомимы или чего-то благотворительного, тут же как кролик юркал в кусты. У меня хронический… как его… Начинается на «син».
— Синдром?
— Точно. Хронический синдром.
— Занятно, — произнес Реджи мечтательно. — А я люблю выступать. Я тебе рассказывал?..
— Ага.
— Когда?
— Не все ли равно? Сейчас речь не о том, а о моей мыши.
— Да, — сказал Реджи, призванный к порядку, — совершенно верно. Итак, в киноактеры ты идти не хочешь, следовательно, мы опять возвращаемся к исходной задаче. Как заполучить мышь?
— У тебя есть какие-нибудь соображения?
— Была тут одна мысль — нет, не пойдет.
— Какая мысль? Реджи тряхнул головой:
— Забудем.
— Как это «забудем», — вопросил Монти, — если я понятия не имею, о чем речь? Что за мысль?
— Мне пришло на ум следующее: как правило, если у кого-то есть какая-то вещь, которую тебе хочется иметь, ты можешь ее выкупить. Интересно, подумал я, а не поставить ли эту мышиную возню на коммерческие рельсы? Монти его одобрил:
— Здорово!
— Боюсь, правда… у тебя есть одно чрезвычайно удачное выражение?
Монти подсказать не сумел. Вид его говорил о том, что у него их много.
— Вспомнил. Тайные пружины. Боюсь, тут задействованы тайные пружины. Предлагать Фуксии деньги нет смысла. Единственное, что ее интересует, это место для Амброза. Иначе он на ней не женится, он принципиальный. Так что она с презрением отвергнет твое золото.
Монти не так легко было заставить отступиться. Идея ему понравилась. Мысль о том, что можно
